Видимо, кто-то в канцелярии Иоанна Павла утвердил решение Лучо поручить хранение Диатессарона Уго, потому что кардинала-библиотекаря вся операция привела в ярость. Уго спрятал манускрипт под замок в реставрационной лаборатории, где команда специалистов под его руководством удаляла таинственные пятна. Итак, рукопись, о которой все хотели узнать, никому не дозволялось видеть. Сотрудники библиотеки неофициально встречались с репортерами и жаловались, что книги, возможно, и не существует, что все это мистификация. Уго в отместку опубликовал фото манускрипта. Эксперты быстро изучили стиль письма и объявили его аутентичным. Фотографию перепечатали крупнейшие европейские газеты, и поток вопросов усилился.
Такое пристальное внимание пугало Уго. Он знал, что Диатессарон может стать краеугольным камнем в идентификации плащаницы – центральной темы выставки. Но сейчас манускрипт грозил сам превратиться в экспонат. Плащаница шестнадцать лет прождала возвращения, а сейчас ее заслоняла тень «второстепенного персонажа». Жалея, что не помалкивал про Диатессарон так же, как про остальную часть выставки, Уго попытался исправить ошибку. С этого мгновения он стал хранить молчание, чтобы затушить разгоревшийся огонь. В то время подобное решение могло показаться ему разумным, но на самом деле ничто так не раздувает религиозную истерию, как молчание Ватикана.
Мы с Петросом, гуляя летом по улицам Рима, слышали, как миряне обсуждают Диатессарон. Правильно ли делает Ватикан, что скрывает информацию? Разве наследие христианства принадлежит не всем нам? Да и вообще, что там прятать? Левацкие таблоиды тоже времени зря не теряли. Они выдвинули обычные в подобных случаях теории заговора под маской рассуждений о том, какую тайну может скрывать Диатессарон. Иисус был женатым человеком. Геем. Женщиной. Цитировали профессора одного светского университета, сказавшего, что Диатессарон не сообщает, видели Иисуса после смерти или нет. Позже профессор пояснил, что имел в виду Евангелие от Марка, а не Диатессарон, поскольку ранние списки Марка действительно об этом не сообщают.
Шум день ото дня нарастал. Наконец группа из сорока экспертов по Библии написала открытое письмо Иоанну Павлу, призывая открыть манускрипт для исследований. И вот тут-то дядя Лучо, раздав карты, походил с туза. В ответ на общественное давление он объявил, что Диатессарон впервые выставят на публичное обозрение… на выставке Уго. За ночь количество купленных в предварительной продаже билетов возросло вчетверо.
Уго был вне себя. Я сказал ему, что не зазорно позволить новому Евангелию делить пьедестал с плащаницей – в конце концов, они древние родственники, оба относят нас в Иерусалим первого века. Но мое восторженное отношение к Диатессарону завело меня слишком далеко. Уго рассвирепел. Он рычал, что Диатессарон – не новое Евангелие и что я не понимаю задачи выставки, которая призвана не просто реабилитировать плащаницу, а показать всему миру, каково ее место в ряду древних христианских святынь.