— Карик! Валя! — закричала мама и даже топнула ногой.
Кот Анюта приоткрыл зеленый глаз, взглянул на маму и, сладко зевнув, перевернулся на другой бок.
— Куда же они делись? — пробормотала мама.
Она прошлась по двору, заглянула в прачечную, посмотрела в темные окна подвала, где лежали дрова.
Ребят нигде не было.
— Ка-ари-ик! — еще раз крикнула мама.
Никто не отозвался.
— Ва-а-ля! — закричала мама.
Гав-агу-агуа! Гау-у! — взвыло где-то совсем рядом.
В боковом подъезде сильно хлопнула дверь. Во двор выскочила, волоча за собою цепь, большая остромордая собака-овчарка. Она с разгону взлетела на горку и стала кататься по песку, поднимая густые столбы пыли; потом вскочила, отряхнулась и с громким лаем бросилась на маму.
Мама быстро отскочила в сторону.
— Назад! Нельзя! Пошел прочь! — замахала она руками.
— Джек! Тубо! К ноге! — раздался из подъезда чей-то громкий голос.
Во двор вышел толстый человек в сандалиях на босу ногу, с дымящейся папиросой в руке.
Это был жилец из четвертого этажа — фотограф Шмидт.
— Ты что же это, Джек? А? — спросил толстяк.
Джек виновато вильнул хвостом.
— Экий дурень! — засмеялся фотограф.
Притворно зевая, Джек подошел к хозяину, присел и, звеня цепью, старательно почесал задней лапой шею.
— Хорошая погодка сегодня! — улыбнулся толстяк. — Вы не собираетесь на дачу?
Мама взглянула на толстяка, на собаку и сказала недовольно:
— Опять вы ее, товарищ Шмидт, без намордника выпустили! Ведь она у вас прямо волк. Так и смотрит, как бы цапнуть кого…
— Это вы про Джека? — удивился толстяк. — Да он даже ребенка не тронет! Он же смирный, как голубь. Хотите погладить его?
Мама махнула рукой.
— Ну вот только и дела у меня, что собак гладить. Дома завтрак стынет, в комнатах не прибрано, а я тут еще ребят дозваться не могу. Ка-а-ри-иик! Ва-а-аля! — снова закричала она.
— А вы погладьте Джека и попросите его хорошенько. Скажите: ну-ка, Джек, разыщи Карика и Валю. Он их мигом найдет!
Шмидт наклонился к собаке, ласково потрепал ее по шее.
— Найдешь, Джек?
Джек тихонько взвизгнул и, неожиданно подпрыгнув, лизнул пухлые губы фотографа. Толстяк отшатнулся, брезгливо плюнул и вытер губы рукавом.
Мама засмеялась.
— Напрасно смеетесь, — важно сказал Шмидт, — это же собака-ищейка. Она идет по следам человека, как паровоз по рельсам. Хотите — докажу?
— Я верю вам! — сказала мама.
— Нет, нет, позвольте, — заволновался толстяк, — уж если я говорю, — значит, так оно и есть. Ну-ка, дайте мне какую-нибудь вещь Карика или Вали… Игрушку… Рубашку… Тюбетейку… Все равно что…
Мама пожала плечами, но все же нагнулась, подняла совок, тюбетейку и, улыбаясь, протянула их Шмидту.