Впереди сияла театральная рампа, и весь огромный симфонический оркестр Киевского оперного театра глядел только на неё, свою богиню, и играл и дышал только для неё.
Тысячи обезумевших поклонников умирали у её прекрасных ног, а тут какие-то уроки, какая-то физика… Всё это не вязалось с внутренним состоянием будущей примы не только киевского, но и других оперных театров мира.
Уська у неё был дурак, мальчишки из класса – идиоты, девчонки – замарашки, а у Батона, вообще – макушка дырявая! Уважения заслуживала только Рамиля, потому что была её придворной портнихой.
Бабушку она любила! Да! Любила и поэтому мирилась с её слабостями и совершенной несовременностью. Авторитетов не было никаких, даже любимый дядя Боря был просто: «Борька, что ты мне принёс?».
Короче, не девочка была, а пожар! То истерика, то барабанит целый день по клавишам, то «не хочу – не буду», то бабушку целовать с разбегу, то у неё рулады всё утро, то заспанная до полудня по комнате мотыляется. И никогда не угадаешь, в каком настроении Анечка будет через пять минут.
Эсфирь понимала, что на девочку свалилось очень много и сразу. Смерть матери, лавиной хлынувшая на неё любовь Эсфири и, конечно, талант! Искрящийся, как бриллиант, не отшлифованный еще, острый какой-то и беззащитный, но несомненный талант.
Но жили, всё же, дружно, хоть и со страстями ежедневными. Анечка училась хорошо, могла бы стать и отличницей, но прилежание хромало на обе ноги. Летом уезжали в Боярку к Борису.
Там у Анечки рос Марк, который ей был не то братом, не то троюродным дядей и которого Анечка, конечно, звала только Мариком, но любила страстно, как, впрочем, делала всё. Таскала его за собой всюду. Их так и звали в посёлке: Шерочка с Мошерочкой.
Поскольку фантазия у Анечки была буйной, и ушки у неё были на макушке сильно и всегда, то голова её была полна знаний и тайн из жизни взрослых. Она прекрасно эти знания скрывала, понимая, что надо держать свой язычок на привязи.
Но постоянно сочиняла какие-то невероятные истории, бабушка и Паня называли её врушей. Один только Борис говорил, что всё, что исходит от Анечки – это не враки никакие, а талантливый полёт фантазии не в меру одарённого ребёнка.
Не в меру одарённый ребёнок тащил за собой к вечернему чаю уставшего и засыпающего на ходу Марка. Они уже крепко опаздывали и рисковали быть наказанными, но Марк падал, садился на попу и говорил, что у него устали ножки, и он никуда не пойдёт. Анечка, опять ставила его на ноги и увещевала:
– Марик, миленький, ну потерпи, мы уже почти у дома. Вечером мама тебе ножки отстегнёт, в угол поставит, и они отдохнут!