Он продолжал:
— По сведениям другого агента: «Иностранцева (сестра профессора) и Солодовникова образовывают кружки между рабочими с целью пропаганды. Глава их Соколова, начальница приюта на Каменном острове. Деньги дает им золотопромышленник Серебряков.
Киркор, служащая в управлении Боровичской железной дороги (Николаевская улица), устраивает вечера, где бывают литераторы, студенты и студентки и ведут преступные беседы.
Вольноопределяющиеся, фамилии не выяснены, ведут пропаганду в войсках, собираются в библиотеках…».
Шпион: Владимир Соколов, Коломна, Псковская улица, двадцать восемь, квартира один…
Закончив писать (запись этих и других сообщений заняла больше четырех страниц), Дворник закрыл тетрадь и написал на обложке: «Сообщ. агента». Сказал с улыбкой:
— Будем надеяться, тетрадка быстро заполнится.
Когда они, простившись с Натальей Николаевной, вышли на улицу и пустынным Троицким переулком пошли к Невскому, между ними вдруг возникла некоторая неловкость. Полквартала они шли молча, потом Михайлов несколько смущенно сказал:
— Николай Васильевич, п-прошу меня извинить, я хочу у вас спросить. Четвертого числа, когда вы были у Кутузовой и узнали об исчезновении Рейнштейна, а потом пришли ко мне, вы… догадывались о его судьбе? — Он подошел ближе, чтобы видеть лицо Клеточникова, но было очень темно, видно было только, что Клеточников кивнул. — П-почему же вы тогда ничего у меня не спросили об этом? Думали, что я вам не отвечу?
— Нет, я так не думал.
— П-почему же не спросили? — Подождав ответа (Клеточников молчал), Михайлов сказал мягко: — Я сам не сказал вам об этом, потому что… не решился. Кроме того, я думал, что вы, может быть, уже читали нашу прокламацию по поводу казни Рейнштейна. К четвертому числу уже было отпечатано некоторое количество экземпляров. — Он помолчал и сказал еще мягче: — Я п-понимаю, что вы должны были почувствовать, когда узнали об этом факте. — И снова замолчал. Потом вдруг сказал добродушным, слегка насмешливым тоном: — А хотите, я вам скажу, почему вы не спросили? Вы не спросили об этом по той же причине, почему и я вам не сказал: не решились… не хотели доставить мне неприятных переживаний, поставить в неловкое положение… чтобы я еще и за ваши переживания переживал. Не так ли? — Он опять приблизился к Клеточникову, всматриваясь в его лицо. — Разве не так?
Клеточников чуть усмехнулся. Подумав, ответил со сдержанной улыбкой, скорее — своим мыслям, чем прямо на вопрос Михайлова:
— Вам труднее, чем мне.
Михайлов засмеялся. И тут же поспешил вывести непременную мораль: