С каждым последующим занятием Орхидея чувствовала себя все свободнее и скоро совсем перестала бояться и стесняться Деймоса. Они часто смеялись, рассказывая друг другу веселые истории. Но истории юной преподавательницы были больше из детства: как она упала в водопад, как испугалась лягушку, прыгнувшую ей на платье, как сломала качели деревенского мальчишки и другие подобные. А истории ученика напоминали борьбу полов и сражение разума и чувств. Он рассказывал, как разочаровывал и доводил до исступления молодых леди и их матерей, пытавшихся женить Белла непременно на одной из них. Он специально пускал слух о мнимых своих слабостях, которые юные кокетки и жеманницы принимали за чистую монету и использовали, чтобы понравиться ему. Например, думая, что любимый цвет Деймоса темно-серый, они сплошь одевались в платья, словно из тумана и смога, и приходили так на графские балы, точно серые мыши. А однажды Белл подначил друзей и попросил их ненароком шепнуть где-нибудь в общественном месте о том, что он неудачно упал с велосипеда и сломал ногу. Так в одном из госпиталей графства столпилось такое количество юных особ, что прохожие подумали, будто не иначе какой-нибудь влиятельный политик проходит там лечение. Сам же Деймос в это время ораторствовал в центральной библиотеке с лекцией о добродетели девушек и женщин, о необходимости слабого пола знать себе цену и вести себя скромно и гордо, дабы не дать повода лукавому завладеть их душами.
Совсем скоро впечатления Орхидеи от бесед с Беллом поменялись в противоположную сторону. Временами его заявления вызывали в ней негодование и чувство солидарности с женской частью населения, но она держала свое мнение при себе. Все чаще она ловила липкий взгляд ученика, отчего очень хотела, как можно скорей закончить занятие и вернуться домой. Кроме того, все движения и жесты Деймоса подчинялись каким-то иным правилам человеческой природы.
По вечерам Орхидея пыталась обсудить сложившуюся ситуацию с матерью, однако та странным образом забывала про уроки дочери и, что еще более странно, про самого работодателя. Тогда девушка списывала забывчивость Деборы на депрессию и, не желая причинять воспоминаниями матери боль, ложилась спать.
На очередное занятие Орхидея пришла с опозданием, чем разгневала Белла. Ему не понравилась ее непунктуальность, но он скрыл свое недовольство, лишь произнес надменно:
– А ты не скоро, Орхидея.
– Простите, Деймос, я готовила обед матери, – оправдывалась преподавательница. – Она очень слаба, и ей трудно за собой ухаживать.