– Ты уж, извини. Мы тут немного поживились.
– Ну ничего поели так поели.– и, повернувшись к залу, добавила:
– Это вам, сестрички. Скромные гостинцы от матушки и сестер из нашего монастыря. Примите, пожалуйста.
Я распорядилась, чтобы из каждого ряда вышла крайняя и взяла всего столько, сколько сидит человек в её ряду. Все немного оживились. Запахло выпечкой, фруктами и чемто домашним. Помню, меня поразило, что гостинцев равно хватило всем присутствующим, с учетом, что их подъели и у всех заключенных в результате оказалось в руках по пирожку, яблоку или ещё чему-то. Никто не ел. Нюхали, гладили, а у некоторых на глазах выступили слезы. И даже самые отъявленные урки перестали сквернословить и выкрикивать пошлости. Более-менее нормальные стали благодарить.
– Спасибо тебе и твоим монашкам. Приятно, что вы там думали о нас. Передай всем вашим от нас благодарность.
– Обязательно передам. Простите, что скромно, но все сестры молились и пекли вам с большой радостью. А теперь, если хотите, давайте поговорим, и я с Божьей помощью постараюсь ответить на ваши вопросы.
Все загудели, начали выкрикивать и подпрыгивать на месте. Это дитё в рясе опять посмотрело в мою сторону.
– Тихо. Все заткнулись! – гаркнула я. – Пусть сама выбирает, с кем говорить. Монашка в знак благодарности кивнула головой. Все притихли.
Монашка спросила, как зовут молоденькую женщину, сидящую в последнем ряду, третью с права.
– Это Лизка. Она у нас зверь зверем. Только дубинку понимает.
– Лиза. Вы бы ничего не хотели спросить?
– Да пошла ты со своими вопросами. Чего в душу лезешь. Понятно, что ты страдалица и калека, но ты на воле и тебе легко корчить из себя сочувствующую и жалеющую нас тут. Пожалей лучше вон тех идиоток, к которым даже матерые убийцы брезгуют прикасаться, а меня не трожь.
– Хорошо. Только ответь мне на один вопрос. Был кто-нибудь в вашей семье верующий?
– Чего? Были. Да только не услышал их твой Бог.
– Бабушка?
– Да. Одна бабка и была человеком.
– Она ведь перед смертью хотела вас в монастырь отдать, но вам там что-то не понравилось.
– Может ты и, вправду, что-то там видишь, складно рассказываешь, но только мне, вот, после посещения монастыря совсем не захотелось туда идти жить, как только бабка не уговаривала.
– И что же тебе, Елизавета, там не понравилось?
– Всё.
Лизка раскраснелась, надулась и, встав с места, начала обличать всех, кто её обидел. Вот и разговорилась самая немая и угрюмая в колонии зэчка. Ай да монашка.
– Что не понравилось? А то, что бабка подошла к одной из очень уж нарядных молоденьких монашек и что-то тихонько спросила. Что тут началось. Эта смиренно стоящая и смотрящая с умилением на иконы кинулась на мою бабку, как собака. Лицо у неё от злости посерело из-за того, что её, видите-ли, отвлекли. Лицо исказилось, губы искривились. Она, чуть, ли не брызжа ядом в лицо моей бабке, что-то прошипела в ответ, отвернувшись, снова изобразила на лице такое же святое выражение. И если бы я не видела этих изменений, то никогда не поверила бы, что в этой смиренной красоте, столько говна. Ну и теперь представь себе, какая она фальшивая со всеми, кто живет с ней в их общаге. И куда смотрит ваш Бог?