Но спасения от этой боли не существовало, и мужчина надеялся, что у Саши хватит на все сил. Хотел бы забрать себе ее страдания, но этот путь пройти можно было лишь в одиночку, понять и переосмыслить откровения, подобные взрыву.
Сколько лет она не смела признаться, что мечтает о чуде. Сколько лет, просыпаясь по утрам и проходя в комнату дочери, приходилось видеть мокрые щеки жены и пятна от слез на подушке. Одно и то же почти каждую ночь: Саша плакала, не замечая этого, не надеясь, но отчаянно желая, чтобы однажды совершилось невозможное, и тот, кто стал частью ее, вернулся. Это произошло – но стало только хуже. Такого ужаса в ее взгляде Павел не видел даже в больнице, когда женщина пришла в себя и поняла, что произошло.
Оставалось лишь рассчитывать на ее здравость, хотя как можно в такой ситуации сохранить рассудительность? Он просто ждал, забросив все дела, понимая, что бесполезно метаться по городу в поисках жены: если Саша пожелала избежать общества, не стоит ей мешать. Дочка – единственный человек, чье присутствие сейчас способно помочь. А ведь малышка тоже оказалась под ударом. Что сделает Макеев (и в мыслях не получалось называть его иначе!), узнав, что у него есть дочь?
Думать об этом не хотелось. Чистый, светлый человечек, принесший в жизнь только положительные эмоции, заслуживал самого лучшего, и однажды взяв в руки крошечный кричащий сверток, Павел пообещал себе самому, что никому не позволит обидеть ее. И был намерен это слово сдержать, любой ценой, даже если придется противостоять родному отцу Даши.
Хотя верить в злой умысел Дмитрия не хотелось. Что бы ни говорила Саша, она находилась под воздействием эмоций, а мужчина не мог действительно с ней играть. Проведенные годы в компании Кирмана многому научили. Бывший начальник был величайшим стратегом, и Павел не помнил ни одного случая, когда Филипп хоть кому-то умышленно наносил ущерб. Вряд ли он захочет навредить собственному ребенку. Вот только выслушать бы его версию... И найти Сашку...
Звонок в дверь показался спасением, ждать с каждой минутой становилось все тяжелее. Но на пороге оказалась не жена. Что ж, это было предсказуемо и, наверное, правильно. Им о многом следовало поговорить. Павел отступил, пропуская Макеева в квартиру.
– Где она? Я пытался дозвониться, но телефон выключен.
Внезапно захотелось рассмеяться..., если бы все не было таким шокирующим. Сашуня, где же были твои глаза? Даже искореженный хрипом, голос пришедшего звучал теми же стальными нотами, к которым привыкли все сотрудники Кирмана и которые невозможно было не узнать. Взгляд, проницающий затаенные уголки души, и настойчивость, с которой и спорить-то никто, кроме Саши, никогда не решался.