– Хотел бы сказать, что рад Вас видеть, но боюсь, что не сумею так солгать.
Мужчина проигнорировал его заявление.
– Где Саша?
В глазах Дмитрия не было ни тепла, ни участия – мрак, от которого холодела внутренность, тягостный и беспросветный. И еще страх. Чего мог бояться переживший смерть? Павел не стал уточнять, но внезапно понял сам: мужчина не пришел бы сюда, если бы не волновался за Сашу. Тревога за нее оказалась сильнее собственных тайн и амбиций. И что бы ни случилось в прошлом, в настоящем нужно было придти к какому-то решению, приемлемому для всех.
– Она с Дашей, сказала, что хотел пройтись. С ней все будет в порядке.
Во взгляде Макеева не промелькнуло ни тени облегчения.
– Что с ее телефоном?
Павел невесело усмехнулся.
– Всего лишь попытка избежать нежелательных звонков. Слышать их и удерживать себя от возможности лишний раз выплеснуть наболевшее ей было бы непросто.
Он вдруг задумался о том, что Саша уже наверняка успела высказать. Судя по мертвецкой бледности и опустошению на лице Макеева – предостаточно.
– В выражениях не церемонилась, да? – заметив, как потемнели глаза Дмитрия, добавил. – Это шок. Вряд ли она на самом деле думает так, как сказала.
– Неважно. Мне нужно с ней поговорить.
Еще бы. Странно только, что такая потребность возникла лишь спустя семь лет. Павел не сдержался:
– Не поздновато?
И тут же осекся. Кто он такой, чтобы судить о неведомом? Вряд ли Дмитрий молчал бы столько времени, не имея достаточных для того оснований.
– Я вообще не собирался ни о чем рассказывать. Надеялся, что она не поймет. Никогда. Так для всех было бы лучше.
– Пойдемте в комнату. Это не та тема, которую уместно обсуждать в прихожей.
Он не сразу понял, почему мужчина, вошедший за ним в гостиную, не произносит ни звука. Даже тяжелое дыхание, которое так явственно слышалось в коридоре, как будто стихло. Павел обернулся и тут же застыл, потрясенный дикой, нечеловеческой тоской во взгляде, вцепившемся в развешанные по стенам фотографии. Сам давно привык, настолько, что почти перестал их замечать. Даша все время находилась рядом, смеющаяся, счастливая, и не было нужды рассматривать ее портреты. А тот, кто только сегодня узнал о существовании дочери, казалось, забыл о том, где находится. Не просто отвлекся от реальности – провалился в собственные ощущения, ведомые только ему. Молчал, впитывая запечатленные на снимках сюжеты, пережить которые ему не удалось.
– Мне жаль... – вряд ли эта фраза выражала то, что он чувствовал на самом деле, но видеть эту чернеющую бездну в глазах Макеева было нестерпимо тяжело.