Она подталкивает меня вперед.
Мы приближаемся к ним.
Никто из них не отходит в сторону – все стоят как стояли.
– Но теперь-то ты здесь! – говорит кто-то из них. – Так давай проведем лотерею.
Дэниела еще крепче сжимает мою руку.
– Мы с Чарли войдем в бокс только с этим человеком. – Голос ее ломается. – Если был бы какой-то другой вариант… Мы все лишь стараемся сделать как можно лучше.
Я смотрю в глаза ближайшему Джейсону и вижу в них нескрываемую, пылкую зависть и ревность. Он одет в лохмотья, и от него буквально воняет бесприютностью и отчаянием.
– А с какой стати ты должен ее получить? – негромко ворчит он.
– Дело не в нем, – говорит другой мой двойник. – Дело в том, чего хочет она. В том, что нужно нашему сыну. Вот что сейчас главное. Пусть идут. Всё.
Толпа начинает расступаться.
Мы осторожно проходим через коридор между двумя рядами Джейсонов.
Некоторые из них плачут.
Слезы горячие, злые, жгучие.
Я тоже плачу.
И Дэниела.
И Чарли.
Другие держатся стоически.
И вот уже последний Джейсон отступает в сторону.
Прямо перед нами – куб.
Дверь открыта.
Чарли входит первым. Дэниела следует за ним.
Сердце молотом колотится у меня в груди. Я жду, что вот сейчас что-то случится.
Сейчас меня не удивило бы ничто.
Я переступаю порог, кладу руку на дверь и бросаю последний взгляд на мой мир.
Это останется со мной навсегда.
Падающий на старинные генераторы свет – и пятьдесят моих двойников, застывших в напряженном, мрачном и жутком молчании.
Срабатывает замок.
Засов становится на место.
Я включаю фонарик и смотрю на свою семью.
Дэниела выглядит не лучшим образом и, как мне кажется, вот-вот сломается, но в конце концов одолевает слабость и берет себя в руки.
Достаю шприцы, иглы и ампулы.
Раскладываю всё.
Как в былые времена.
Помогаю Чарли закатать рукав.
– В первый раз все немного нервно. Ты готов?
Сын кивает.
Я беру его за руку, ввожу иглу в вену и, оттянув поршень, вижу кровь в шприце.
Выстреливаю полный заряд препарата в кровяную систему сына, и он закатывает глаза и безвольно приваливается к стене.
Перевязываю жгутом собственную руку.
– Сколько это длится? – спрашивает Дэниела.
– Около часа.
Чарли выпрямляется.
– Ты как? – спрашиваю я.
– Жутковато.
Делаю укол себе. В последний раз я вводил состав несколько дней назад и теперь ощущаю эффект острее, чем обычно.
Придя в себя, беру последний шприц.
– Твоя очередь, милая.
– Не люблю иголки.
– Не беспокойся. Я в этом деле поднаторел.
Вскоре мы все оказываемся под действием препарата.
Дэниела берет у меня фонарик, отступает от двери и светит в коридор.
Я наблюдаю за ней. Наблюдаю за сыном. Они испуганы. Поражены. Я вспоминаю первый раз, когда увидел это, вспоминаю переполнившие меня ужас и восторг.