Рука, холодная, как кусок льда, коснулась плеча Кобры. Он стремительно повернулся, готовый выхватить верный маузер. Но рука метнулась бледной молнией и поймала его за запястье, не причиняя боли, но и не давая руке шевельнуться. В золотом свете свеч Кобра увидел лицо человека, казавшегося одновременно очень старым и очень молодым.
На белой коже не было морщин, но глаза казались древними и мудрыми, в них таились могучие тайны тысячелетий. Там, где Кобры коснулась белая, как снег, рука, по коже побежали электрические искры. Это ощущение распространилось по всему телу Кобры, и он вдруг понял, что подключен к какому-то могучему источнику энергии, который снабжает всю вселенную. Ему казалось, что сейчас он должен встать коленями на каменный пол и поцеловать зимнюю ледяную руку Смерти.
Смерть улыбнулась — улыбкой мальчика сквозь глаза старика — и сказала:
— Добро пожаловать!
Викинг и Дико долго ждали, стоя на краю подъездной дорожки, но Кобра так и не появился. На восточном горизонте засерело — приближалась заря. После того, как они несколько раз и без результата окликнули Кобру, Викинг вытащил из ножен громадный кривой охотничий нож, который носил на поясе.
— С Коброй что-то стряслось, — сказал он Дико. — Я выясню, что там такое. Ты со мной?
Дико помолчал, потом потянулся к поясу и вытащил из черной кобуры кольт сорок пятого калибра.
— Да, — сказал он. — Я с тобой.
Они двинулись к замку, переступили порог и были проглочены тьмой.
Восточный горизонт светлел все больше, на дорожку упали первые тени. Незадолго до восхода солнца огромные двери медленно затворились, и щелкнул засов.
4.
Утро воскресенья выдалось ясным, ярким, теплым. С сотен колоколен сотни церквей Лос Анджелеса зазвонили воскресные колокола. Богу Света возносились молитвы — от формальных церковных служб до простых молитв на Малибу-бич, где имелась Тихоокеанская Церковь. Святой орден Солнца зажег ароматические конусовидные свечи, католики читали свои мессы. Бог Света почитался сотней различных способов. Склонились перед своим алтарем буддисты. Город казался затихшим, отдыхающим, планета безмятежно вращалась, проносясь сквозь упорядоченную вселенную.
Со своей террасы Митч Гидеон наблюдал за стаей птиц, словно в замедленном фильме пересекавшей небо. Он стоял, погруженный в теплый всплеск солнечного спета, покуривая сигару и вспоминая сон о гробах и конвейерной ленте. Этот сон повторился, и он вскочил с постели так неожиданно, что с Эстелл едва не случился сердечный приступ. Сначала сон казался забавным, над ним можно было посмеяться. Теперь он приводил его в ужас. Детали становились все четче и ярче. Вчера он мог уже рассмотреть лица некоторых своих товарищей по конвейеру. Они напоминали усмехающихся мертвецов, и холодная белизна, их мертвой плоти была такой реальной, такой близкой, что Гидеону пришлось в ужасе выбираться из этого сновидения, словно со дна глубокого, заросшего тиной, душащего омута. Сегодня после обеда он должен был играть в гольф в Уилшир-кантри-клаб, и он надеялся, что это поможет ему отвлечься от сна, который превращался в психическую проблему.