– И?
– Здесь могут скорость замерять, остановят.
– Взятку дам, – хмыкнул Артур.
– Тут тебе не там, – вздохнула я. – За взятку посадить могут. Лучше притормози.
– Ладно–Ладно, – проворчал он недовольно, но всё же стрелка на приборе поползла вниз, устремляясь к разрешённым девяносто.
– Как ты стал фотографом? – вырвалось у меня.
Меня одарили очередной улыбкой, способной растопить даже льды Антарктики:
– У меня две младших сестры, обе модели.
– Серьёзно? – я невольно улыбнулась, и устроилась на сиденье в пол–оборота, приготовившись слушать.
– Да. Я окончил художественную школу и работал в галерее, когда они попросили помочь им с портфолио. Я помог, мне всегда нравилось фотографировать. Потом посыпались заказы от их подружек, а потом ко мне обратилось агентство.
– У тебя большая семья, – больше констатировала, чем спросила я.
– Да. Мама, папа, сёстры. Бабушки. Дедушки, дядюшки. Моё детство не прошло в детдоме, – как–то задумчиво протянул он, вглядываясь в дорогу.
– Семейном доме, – поправила я, – Это другое. И не надо меня жалеть, – я посмотрела в окно и оценила силу дождя в лёгкую морось. – Можно в машине покурить?
– Да, конечно, – разрешил он с коротким кивком, – Ты не вызываешь жалость, это просто… На самом деле, это похоже на мою семью.
– Да ну? – промычала я, прикуривая сигарету.
– Да. И Агния Фёдоровна чем–то напомнила мою бабушку по материнской линии, – улыбнулся мой спутник, – Чему она так сокрушалась, когда ты прощалась?
– Я ей деньги дала, – я выпустила тонкую струйку дома в приоткрытое окно.
Артур как–то передёрнулся и нахмурился. Я продолжила:
– Она всегда возмущается, когда я даю деньги. А им нужно крышу ремонтировать, да и вообще, – я вздохнула, – Расходов много.
– А государство не помогает?
– Помогает, и неплохо. Просто эти деньги попадают в руки к директору, – я изогнула бровь, посмотрев на него и поймала хмурое выражение, – А ей нужнее кабинет отремонтировать, вместо крыши. И компьютер новый важнее, чем новые игрушки.
– Я думал в Европе такого не бывает.
– Такое везде бывает, – фыркнула я, выбрасывая сигарету в окно, – Людская жадность в любой точке мира одинаковая. И коррупция есть даже в Европе. И у богатых почему–то прав больше, чем у бедных. Такое впечатление, что богатство – это единственное, что можно выставить напоказ; и чем нельзя делиться.
– Завидуешь? – едко бросил он.
– Чему? Деньги, Артур, – затянулась ещё раз, вдохнув ядовитый дым, – Это не богатство. Само слово богатство откуда берёт начало? Бог. Богатым раньше называли человека, в котором от Бога есть, – отвернулась к окну, посмотрев на мелькающие в стороне ёлочки и кустарники, – Меня просто задевает, что деньги так нечестно распределяются. Почему какой–то банкир живёт в трёхэтажном особняке; а онкобольные дети – в обшарпанных палатах с потрескавшейся штукатуркой и облупившейся краской; и почему простые люди собирают деньги на лечение таких детей? Почему депутат колесит по городу на машине с водителем; а бабушка Валя, ветеран великой отечественной, должна на рынок добираться на автобусах с тремя пересадками?