Стрелецкий сапог Федька прежде обратно хозяину с благодарностью отдал. Помороженная нога в тепле отошла, болеть стала – до самого колена!
Вместо сапог, правда, князь-воевода только на мужицкие валенки расщедрился – и то ладно, сапог Федька бы на распухшую ступню и не натянул! Конька ему дали немудрящего, десятилетку, но сильного и спокойного – такого ему с больной ногой и надо было. Саблишку короткую, стрелецкую, но Федька скоро себе из бранной добычи получше выбрал, оттуда же и огненным боем обратно обзавелся.
Много они взяли добычи в счастливой битвочке под Добрыничами генваря 21 дня, когда московское войско князь-воевод Василь Иваныча Шуйского да Мстиславского окатило из-за валов самозванцеву пеструю рать смертным дождем дроби пушечной, свинца пищального, а после растоптало, смело с поля могучим валом дворянской конницы и наемных немецких рейтар! Много же полегло тогда самозванцевых людишек – все поле усеялось ими, как страшными кроваво-темными пятнами. Московские ратные люди мертвецов обдирали – и оружье, и обувка, и платье (даже в крови замаранное) на потребу или на продажу сгодятся!
Федьке повезло: под Добрыничами они весь бой в запасе простояли, прославиться негде было, но и отстать от своих – с больной-то ногой да на новом коне – Бог миловал. Федька на поле смерти смотреть не ходил. Не хотел узреть среди мертвецов панов-ляхов да слугу-хохла, с коими у костра горилку пил. Вроде как срамно было. Разонравилась ему война. Да только разве дворянское это – службу по нраву выбирать? Службу государю любую справлять надобно, не за страх, а за честь и совесть!
В сотне Федьку после побега из плена крепко зауважали. Выходило, самый удатный он из всех, самый смелый. Называли уже только «Федором» али «Федей», как большого человека. Сотник Лисовин даже ревновал, чисто девка, но все равно Федьку младшим начальным человеком то на заставу, то на разъезд ставил.
По ту пору все в русском войске думали, что война скоро кончится. Убежит Гришка-расстрижка с битым воинством своим обратно в Литву, и поедут ратные люди московские по домам да по поместьям – со славой, с песнями.
Только куда там. Ухватила война Русь-матушку за самый кадык, не отпустила. Гришка-расстрижка быстро от поражения оправился, собрал растрепанные полки, помощью литовской да изменой русской укрепился и снова в силу вошел.
Добрыничские же победители понапрасну силу и время расточали, встав осадою под небольшой крепостцою Кромы, где затворился от них с пятью сотнями казаков-самозванцев донской атаман Андрюшка Корела, воин лихой. Обложило упрямые Кромы грузное царское войско обширным станом, многолюдным да голодным, а ни приступом, ни измором совладать не могло. Корела же со своими донцами бесстрашными вылазками московским служилым людям немало крови пустил, и подмога к нему от Самозванца через все заставы и рогатки беспрепонно пробиралась, словно по ворожбе какой. Как весна пришла и снег растаял, гнилые лужи с нечистотами, с трупной гнилью по всему лагерю московскому пошли, и ратные людишки вовсе от хвори-мыты