Папа продолжал сидеть за столом, забросив ногу на ногу и мерно покачивая сапогом. Он был не со мной, наверное, думал о чем-то своем, может быть, о маме, а может о себе.
В дверь опять постучали, это был Юра. Я извинилась, сказала, что сегодня не могу, может быть, завтра. Он ушел, а ведь я так ждала его. Раньше я не могла делать, что хочу, потому что отвечала за Веру. Теперь я отвечаю за папу.
Блаженная пора больничных коек и розовых воспоминаний закончилась. Боевая тревога застала меня на пороге казармы. Неприятный вой включил механизмы военной машины, и по заведенным кем-то правилам мы, как шестеренки цепляясь друг за друга, потащили оружие, боеприпасы, палатки и прочую утварь на плац. Офицеры и прапорщики, ощущая собственную значимость и осознавая свою беспомощность, сновали взад-вперед, путаясь в приказах и распоряжениях. Из ангаров медленно, с натужным ревом выползали танки. Добрая половина их предпочла остаться в спячке, отказав во взаимности механикам, притом отменно наградив их лица копотью, досталось и командирам. Артиллеристы катили пушки, а те эротично вздергивали стволы к небу, в то время когда их цепляли к тягачам.
Пулеметно-артиллерийский полк собирался с силами. Нашу роту решили доукомплектовать стрелковым оружием. Мой штатный СКС болтался за спиной, периодически напоминая о себе ударами при беге.
– По машинам! Грузить пулеметы и боеприпасы! – скомандовал комроты Ермолин.
Его всегда отличали четкость и хладнокровие. Точеные скулы и задиристый подбородок ладно укладывались в образ человека с непреклонным характером.
Трудно поверить, но мне на спину улегся всем своим железным телом народный любимец, легендарный пулемет «Максим». В моей голове никак не совмещались образ юной Анки пулеметчицы, спасавшей от белогвардейцев Василия Ивановича, Петьку и прочих красноармейцев, и вес пулемета, который, как пресс, вдавливал меня в землю. Что полюбил сразу, так это колесики. Они настоящие, металлические, не очень большие, но впиваются, как шипы. Известная рок-певица Сюзи Кватро считала, что бас-гитара вызывает ни с чем не сравнимое ощущение между ног, но оно меркнет по сравнению с Анкиным ощущением от «Максима» между лопаток.
Крытые брезентом «Уралы» приютили на деревянных скамейках весь личный состав роты, батальона, полка. Машины выстроились длинной цепью, увлекая за собой пушки, полевые кухни и спецтехнику. Легкий летний ветер просачивался сквозь щели брезента, виднелись стройные сосны, доверчивые березы, разноцветные автомобили, однотонные дома, девушки, незнакомые, но близкие. Ощущение пьянящей свободы накрыло пространство, время и наше молодое племя. Границы расширились, рамки раздвинулись, глаза засветились. Казарменная тоска, духота бесправия и серость одиночества остались в плену высоких железных ворот и бетонных заборов. Не случайно на войне не было и понятия дедовщины. Служили старики и молодые, опытные и необстрелянные, отважные и трусливые. Пространство страны стало собственным, собственное зацепилось за душу рядом стоящего, его душа откликнулась, захватив следующую, превратившись в цепь, скрепленную узлами испытаний, коими полна тысячелетняя история Российская.