– Вы не смогли меня узнать, и я вас тоже не сумела, мы времени отдали стать за наслажденья и потери.
– Я слишком долго ждал, чтоб вы опять в мгновенье улетели.
– Вы женаты? – спрашивает Она, облокотившись на парапет.
– Да, – отвечает Он, подходя к ней вплотную. – Почему же вы ушли?
– Я не ушла. Вы, видимо не поняли меня. Я всё вернула, что брала.
– Вернули что? Вы не ушли?
– Вернула я себя туда, откуда в ночь ушла.
– Два места там, а вы опять уходите одна.
– Отнюдь. Наедине с собой я одиночества не знаю. Пойдя с тобой, утрачу часть себя. Я вольный дух уже не поменяю.
Он остается, растерянно смотря ей вслед. Она покидает палубу с гордо поднятой головой.
Занавес. В этом спектакле страсть уступает место печали, а та, в свою очередь, наполняется ожиданием перемен – вдруг снова вспыхнет свет и потечет своим чередом бесконечная история под названием «Он и Она».
Шесть утра. Солнце лениво выползло из-за горизонта, но греть не торопилось. Наша высотка напоминала муравейник. Все занимались делом: артиллеристы готовили орудия, связисты таскали катушки, пехота обживали окопы и помогали всем понемногу. Танки, укрытые таким образом, чтобы вести огонь по противнику, оставаясь незамеченными, открыли люки и затаились. Ночью танкисты отрабатывали маневр: члены экипажа, рассевшись, как в танке, обстоятельно маневрировали по высотке, командир отдавал распоряжения, а водитель дергал воображаемые рычаги.
Воодушевленный таким представлением Коля Суворов на вопрос Пападюка, мол, чего они тут ползают, предложил:
– Зажми спичечный коробок между указательными пальцами вытянутых рук.
– Делать мне нечего!
– Я тебе наглядно объясню, чем они заняты. Не ленись, Мыкола, – продолжал уговаривать Коля, держа серьезное лицо.
– Ну, ладно, зажал, и что с того?
Пока ничего. Это же все-таки танк, непростая машина. Теперь стой на одной ноге, а второй топай.
– Как топать?
– Как обычно. Если постараешься, у тебя получится: приподнимаешь ногу и резко опускаешь.
– Ну, так что ли? – спросил Попадюк, несколько раз резко взбрыкнув, словно молодой жеребец. – Ничего трудного не вижу.
– Да, трудного действительно ничего, именно так в дурдоме заводят мотоцикл.
Под всеобщий хохот Попадюк понесся за Суворовым, перепрыгивая через окопы, его громадные сапожищи оставляли в земле глубокие следы в земле. Старики поймали обоих и предложили направить оставшуюся энергию на решение хозяйственных вопросов.
– Рядовой Радзиевский, к командиру роты бегом марш! – Раздавшийся прямо над ухом голос Егорова рассеял веселые воспоминания прошедшей ночи.