– Ты чего? – спросил он, останавливаясь надевать пальто.
– Может, ну его, Прош, – сказала жена, замерла поодаль и с опаской поглядела на папку у себя в руках. – Может, не надо лучше, чего там… Чего тебе за всех других надо, стоит ли?. .
– Не поднимай разговора. – Филимонов надел пальто, наклонился, провизжал молниями на ботинках, застегнув их, и разогнулся. – Говорено – и будет. Иначе не могу – и все. Точка. Надо, не надо – надо! У меня горит. У меня от всех мыслей об этом голова пухнет. Действовать надо, работать надо, а иначе какой смысл: подумать – и забыть? А? – Он поднял указательный палец, подержал его так мгновение и опустил вниз: – Во!
До станции было двадцать минут ходу. Уже совсем рассвело, морозец стоял градуса четыре, и идти по этому бодрящему, пахнущему свежевыпавшим снегом воздуху было хорошо и приятно.
На станции возле касс работал газетный киоск. Покупать газеты не имело смысла – к вечеру почту принесет на дом почтальон, Филимонов потоптался-потоптался у киоска, раздумывая – может быть, купить все-таки в дорогу какую-нибудь из тех, что не получает, и решил не покупать: если купить, то тогда выходило, что вечером газеты ему принесут попусту – все важное-то во всех газетах одно, и оно уже будет им прочитано.
К зданию в Москве, в котором размещалась нужная му редакция газеты, Филимонов подошел ровно в двадцать пять минут двенадцатого. Пропуск ему был заказан, он разделся внизу в гардеробе и пошел по лестнице наверх, на указанный этаж.
В приемной заместителя главного, к которому Филимонову было назначено, кроме секретарши на стуле рядом с ее столом сидел еще, любезничал с ней мужчина лет тридцати. Сидел он, забросив ногу на ногу, покачивая этой висящей в воздухе ногой, и ботинок на ноге был такой же, как у Филимонова, – из коричневой замши, с молнией. Филимонов вошел и доложил секретарше о себе, мужчина тут же вскочил со стула и, улыбаясь, назвал его по имени-отчеству:
– Прохор Дементьич! Здравствуйте!
– Да! Слушаю вас! – полуповернул к нему голову Филимонов, недовольный, что не дают досказать секретарю все необходимое.
– Здравствуйте, Прохор Дементьич! – повторил мужчина, протягивая руку, и Филимонову пришлось протянуть свою. – Александра Борисыча, к сожалению, срочно вызвали, – сказал мужчина, разводя руками и по-прежнему улыбаясь, – он очень огорчился, но ничего не мог поделать и поручил принять вас мне. Я член редколлегии, редактор того как раз отдела, в котором находилось ваше письмо, меня зовут Валерием 3иновьичем. Валерий Зиновьевич Сухородов.
– Ага, – сказал Филимонов, разглядывая Валерия 3иновьича, и инстинктивно следом за тем посмотрел на обитую черным дерматином, всю в серебристых мебельных гвоздиках, дверь кабинета, в которую мгновение назад еще собирался войти. «Сидит там, поди, притаился, как мышь, – с неприязнью подумал он. – Вызвали его, ага, огорчился… 3наем мы – огорчился…» – Ну что ж, на нет и суда нет, – специально скрипучим голосом, чтобы показать свое неудовольствие, сказал он. – Давайте принимайте вы, что ж… посмотрим, давайте.