Однако вскоре, через полмили, он попридержал коня. Радость узнавания сменилась тревожным чувством — прямо перед ним, в ста ярдах за пустырем, высилась крепостная стена с частоколом прямоугольных зубьев на краю. Он вспомнил то, о чем никак не следовало забывать: за этой невысокой рукотворной грядой кончалось хрупкое очарование оазиса и начинался враждебный мир, мир близкой войны, несчастья и страданий.
Он повернул коня и направился вдоль крепостной стены. Укрепления Галаты смотрелись достаточно надежно и хотя не шли ни в какое сравнение с мощными оборонными сооружениями Константинополя, похоже, могли выдержать не один приступ. Отступая от кромки залива на расстояние, способное вместить по длине лишь одно небольшое судно, стены на южной и северной оконечностях города отходили от воды почти под прямым углом и плавно следуя за неровностями почвы, смыкались на высоком холме, где располагалась высокая сторожевая башня — Башня Христа. Нависая над городом своими замшелыми круглыми боками, она стояла непоколебимо, подобно вглядывающемуся вдаль окаменелому часовому. На ее вершине, увенчанной остроконечным конусом крыши, вдоль круговой обзорной площадки двигались маленькие, кажущиеся игрушечными фигурки караульных.
Роман вернулся в порт. Судя по всему, переговоры еще не были завершены. Сотник соскочил с коня и привязал поводья к каменной тумбе. Адъютант Нотара и двое гвардейцев неторопливо беседовали, отмахиваясь от первых весенних мух. На мгновение на палубе показался лейтенант с налитым кровью лицом, подозвал сидящего на корме человека в бедной одежде, с ящичком писца на коленях и вместе с ним вновь укрылся в каюте.
Роман еле сдержал зевоту и скучающе осмотрелся. Неожиданно его внимание привлекла уличная сценка: стайка малолетних мальчуганов, крича и посвистывая, преследовала сгорбленного нищего, который припадая на суковатую палку, брёл, прихрамывая, вдоль пристани. В очередной раз отмахнувшись от своих мучителей, он устало опустился на камни мостовой и замер в неподвижности, скрестив руки на животе наподобие степного идола. Однако мальчишки не отставали. Самый старший из них, по-видимости — заводила, подкрался к старику и что есть мочи рванул за ветхое рубище. Ткань громко затрещала; мальчишка победно завопил, приплясывая от восторга и потрясая своим трофеем — пучком прогнивших лохмотьев. Но тут неожиданно нищий, каким-то ловким, отнюдь не старческим движением перехватил посох за основание и, не оборачиваясь, подсек ноги обидчика. Тот с размаху шлепнулся на ягодицы и в то же мгновение палка попрошайки с громким стуком отскочила от его головы. Заводила зашелся в рёве от боли и обиды, в то время как все окружающие, и в первую очередь его собственные приятели, покатывались со смеху.