Но Константин был убежден в стойкости генуэзцев.
— Конница нам нужна для новой вылазки, — возразил он. — Да и потом, брат мой, как мы можем заранее судить, какой участок окажется в наибольшей опасности? Всадники, в отличие от пехоты, могут в короткий срок поспеть к любому рубежу обороны. Если же мы спешим воинов и расставим их на каком-то определенном участке укреплений, перебросить их потом на другое место будет нежелательно для нас — это может посеять страх в душе остающихся.
Скрепя сердце, Феофил был вынужден признать правоту императора.
С площадки башни он смотрел, как турецкая пехота, теснимая своей же конницей, подступает ко рву, переход через который слишком узок, чтобы пропустить такое количество солдат. Как в толкотне воины спихивают друг друга в почти уже доверху полное мертвецами углубление рва. Как там, в сплошной копошащейся массе, слабо шевелятся изломанные фигурки людей, в агонии цепляющиеся за ноги проходящих прямо по ним солдат. Как те, кто еще не свалился, нелепо дрыгая коленями, выдергивают застревающие между телами ступни, отшвыривают прочь путающиеся в ногах внутренности распоротых человеческих животов. Как воины, преодолев ров, идут вперед, ступая прямо по мертвым телам и грязь из крови, земли и вытекших мозгов облепляет им ноги почти до колен. Не встречая сопротивления, они овладевают протейхизмой, проникают сквозь проломы сруба и движутся к стенам города. Они уже близко. Еще ближе…. Со стороны ворот Святого Романа послышался грохот орудий.
Протостратор убрал от глаза зрительную трубу. Затем поклонился императору и поспешил на свой участок. По дороге, то и дело пришпоривая коня, Феофил пытался отрешиться от увиденного, вернуть себе прежнюю ясность ума. То, что изо дня в день происходило на подступах к Константинополю, в представлении Феофила мало походило на битву. Он воспринимал это как свирепое взаимное истребление, в котором только победитель имеет право на существование.
Лед и пламя, жар и холод — они не совместимы, пока одно не поглотит другое. Так две могучие стихии из века в век будут сходиться между собой в слепой, яростной и беспощадной борьбе, пока не восстановится утраченное некогда равновесие. Но как смириться, если разум восстает против законов Мироздания, где разрушение в конце концов всегда одерживает верх над созиданием?
Лонг обернулся на громкий крик. Отброшенная от стены штурмовая лестница встала торчком и на какое-то время застыла в этом неустойчивом положении, щедро осыпая с себя взобравшихся на нее солдат. Затем с ужасающей силой рухнула обратно на стену, переломилась пополам и исчезла в облаке пыли. Одна, всего лишь одна из двух десятков. По остальным же, невзирая на потери, упрямо ползли на стены цепочки неприятельских воинов. Пока еще горожанам удается отражать врага, но Лонг понимал, что положение в любой момент может измениться. Теперь он уже жалел, что не принял предложенную протостратором помощь. Но как он мог поступить иначе, зная, что и у Феофила каждый боец на счету?