Алевтина оступилась и едва не задела ногой лежащую поперек дороги лошадь. Далеко обойдя стороной ее вытянутую голову с мученически оскаленной пастью и выкатившимися из орбит глазами, девушка прошла еще около сотни шагов и замерла в растерянности. Хотя минуло не так много времени с тех пор, как отец брал ее с собой на осмотр укреплений, она не могла узнать места, возле которого сейчас находилась.
Мимо нее, припадая на одну ногу, торопливо прошел средних лет горожанин с пикой на плече. Алевтина бросилась за ним вдогонку и крепко ухватила за руку.
— Где находится протостратор? — из-за грохота орудий ей приходилось кричать ему чуть ли не в самое ухо.
Ополченец смотрел на нее дикими глазами и явно принимая за сумасшедшую, молча вырывался.
— Где мастер Феофил? — с досады на непонятливость горожанина, ей хотелось стукнуть его по лбу.
— Протостратор? — горожанин наконец-таки уяснил себе суть заданного вопроса.
— Далеко отсюда. Рядом с Семибашенным замком.
— А где мы сейчас?
— У Адрианопольских ворот. Да пусти же меня, женщина!
Ополченец вырвал руку и оглядываясь, поспешил прочь. Алевтина растерянно посмотрела ему вслед, затем перевела взгляд на крепостные стены. Семибашенный замок? Но ведь это более четырех миль к югу от Месы. Как добраться туда, у кого спросить дорогу? От бессилия ей хотелось плакать. И тут она вспомнила, что между Адрианопольскими и Полиандровыми воротами располагаются две башни, которые защищает отряд Романа. Там же должен быть и Фома, товарищ по играм ее детства.
Алевтина приняла решение. Она пошлет Фому узнать об отце, а сама останется с Романом, единственным по-настоящему близким ей человеком, опорой и поддержкой в этом непонятном, полном ужаса и боли кошмаре.
Она бросилась вдоль укреплений, машинально отсчитывая башни. Четвертая, пятая, шестая. Седьмая! А может, восьмая? Повинуясь наитию свыше, она выбрала ближайшую башню. У самой дверцы внимание Алевтины привлек человек, в неестественной позе лежащий на камнях. Что-то знакомое почудилось ей в этой изломанной, распластавшейся на стертом булыжнике фигуре. Поколебавшись, она приблизилась и заглянув в приникшее к земле лицо, вскрикнула и отшатнулась. Одним остановившимся, выбитым из орбиты глазом смотрел на нее Фома, вторая половина лица являла из себя сплошное кровавое месиво. Алевтина попятилась, осеняя себя крестом, затем повернулась и стремглав бросилась к входу в башню.
Задыхаясь от сдерживаемых рыданий, она поднималась вдоль кажущихся бесконечными лестничных проемов, пробиралась по внутреннему лабиринту переходов башни. Когда, наконец, она вышла на открытую площадку, лучи солнца, нестерпимо-яркие после полутьмы коридоров, ослепили ее. Сквозь мутную пелену проступивших слез, Алевтине на мгновение показалось, что люди, вповалку лежащие внутри замкнутого с четырех сторон пространства площадки, погружены в глубокий сон — настолько тихой и умиротворяющей была картина всеобщего покоя и неподвижности.