А кроме того, Алан, ты преподал мне незабываемый урок, когда рискнул собственной жизнью ради друга. Мне тоже захотелось дружбы, крепкой, настоящей… И она у меня появилась по возвращении на Вергу. Вот только два года назад одного из моих друзей обвинили в государственной измене и посадили в тюрьму на 10 лет. Второй вообще бесследно исчез. А вина их была в том, что писали правду…
А я… Я ничего не мог сделать. У меня уже была семья, жена и дочь, ей сейчас два года, а еще родители… Я боялся за них, за всех. И сейчас боюсь. Поэтому вынужден приспосабливаться…
Я лгу. И презираю себя. Ты не представляешь, Алан, как тяжело жить не в ладах с собственной совестью. Петь дифирамбы господину Баруху, якобы самому мудрому и справедливому, зная, что на самом деле это – лютый, беспощадный тиран, для которого человеческие жизни ничего не значат и ничего не стоят. Сочинять сказки о свободе и демократии, о благополучии народа и неограниченных возможностях, зная, что все это – ложь, ложь… Циничная, беззастенчивая, наглая ложь. И поэтому, если я, в теперешнем своем положении, могу сделать хоть какое-то благородное дело, я его сделаю. Хотя бы чуть-чуть реабилитируюсь – сам перед собой. И, как я уже сказал, помогу хорошим людям… – он улыбнулся несколько смущенно. – Я ведь следил за твоими подвигами, Алан. И очень уважаю твою исключительную смелость.
– Ну что ж, спасибо… – поблагодарил Алан, которого до самой глубины души тронул поступок вергийца. – Это и вправду неоценимая помощь. Только считаю своим долгом тебя предупредить. Я ведь не буду молчать, и расскажу, всем и сразу, о вашем, вергийском, военном присутствии на Декстре.
– И прекрасно, – с искренним облегчением воскликнул Фаттах. – Расскажи как можно скорее. Тогда нас уже, наконец, вышвырнут отсюда, а господин Баррух оставит несчастных номийцев в покое, и с обустройством своего государства они будут разбираться сами. А я, наконец, перестану лгать от лица номийских повстанцев…
Алан покачал головой.
– Я очень сожалею, что тебе приходится так жить. Но все меняется, будем надеяться на лучшее… А за ключи я тебе очень благодарен. Ты спас нас всех. И я этого никогда не забуду.
– Спасибо, – вздохнул Фаттах. – Ну, я пойду. До встречи ночью.
И, раздвинув густо усыпанные широкими мясистыми листьями ветви, он исчез среди них.
Алан снова застегнул на себе ошейник и вернулся на крыльцо. Хадкор, который, по-видимому, уже начинал волноваться, встретил его вопросительным взглядом. Алан разжал кулак, в котором держал ключи, и показал их вергийцу.
– Вот этот – от всех ошейников, этот – от здания, где заперты эйринцы, – заговорщицки сообщил он. – Бежим сегодня ночью.