— Забываешь, — едко замечал Капустин. — Нынешние горожане — бывшие крестьяне.
— Прибереги для кого-нибудь еще эту сказочку.
Капустин вскакивал из-за стола, сотрясая сжатыми кулаками. Слова застревали у него в горле:
— Не могу с тобой говорить. Все ты по полочкам раскладываешь. Мыслишь, как машина какая-то. Не прав ты, все не так, а доказать не могу. Трудно. Слов нет. Сердце чувствует, а как объяснить, не знаю.
С «железной пятеркой» я встречался почти ежедневно в столовой в обеденный перерыв. В отличие от Френовского, который держался особняком, никогда не афишируя близости своих отношений с членами возглавляемого им теневого правительства, «железная пятерка» держалась стаей, напоказ выставляя свое единство, сплоченность и монолитность. Вместе обедали, отмечали праздники, проводили отпуск, а по выходным дням ездили на лыжах или в лес за грибами. Вместе определяли внешнюю и внутреннюю политику института. Такая на редкость слаженная образовалась команда — пять человек. Один занимал очередь, остальные подходили позже, и столовская публика, разумеется, не роптала. Помнится, только старик Романовский поднимал шум.
Базанов часто присоединялся к «железной пятерке» или она присоединялась к нему — в зависимости от того, кто приходил раньше. Бывало, уже по пути из главного корпуса «пятерка» превращалась в «семерку», «восьмерку», «девятку», и когда такой взвод входил в зал, все, сидящие за столиками, провожали его долгим, полным настороженности и любопытства взглядом. Посетителям столовой было небезынтересно знать, кто сегодня седьмой, восьмой, девятый член этой компании. Шестым в течение продолжительного времени оставался В. А. Базанов. Рыбочкин в столовую не ходил. Обед ему заменял пакет молока, который, по старой привычке, он выпивал на своем рабочем месте.
Да, стук каблуков входящих в столовую крупным, размеренным шагом центурионов не мог не производить сильного впечатления. Чуть впереди шли Базанов, Валеев и Январев, за ними — Гарышев, Крепышев, Меткин. Всегда в такой последовательности.
Огромный Базанов, рослый, тонкогубый Валеев с крепким подбородком и профилем, как бы пародирующим известный профиль Наполеона, массивный Январев с трясущимися под легкой тенниской грудями, высокий, изящный Гарышев, единственный, кто почти неслышно ступал по паркету, грубо сколоченный, лысеющий Крепышев и Лева Меткин с острым взглядом снайпера, идущие по просторному залу столовой, являли собой незабываемое, внушительное зрелище.
В тот последний день рабочей недели седьмым оказался я. Это был не единственный случай, когда мы обедали вместе, но, по возможности, я старался держаться в стороне. Двадцать минут стояния в очереди с «железной пятеркой» совершенно выводили меня из равновесия. Удивляюсь Базанову, его поистине непостижимой всеядности. Впрочем, Виктор больше молчал и, кажется, даже не прислушивался к общему разговору. В столовую он ходил с ними скорее по привычке, за компанию. Выглядел он неважно, хотя недавно вернулся из санатория. Сквозь загоревшую кожу проступала бледность, глаза были тусклые, а раньше в них постоянно плясали искорки озорного огня. Для окружающих он продолжал оставаться процветающим профессором. В самом деле, чем он мог быть недоволен? При его-то зарплате. При его положении в институте.