Жабров не узнал Полуярова и, равнодушно скользнув глазами по его защитной гимнастерке, прошел в туалет. Было досадно, что из всех старых знакомых тех лет первым, кого он встретил в городе, оказался Жабров. И все же, когда Тимофей возвращался на свое место, Полуяров окликнул:
— Здорово, Жабров!
Тимофей уставился круглыми глазами.
— Вы меня?
— Тебя, Жабров!
Настороженно подошел к столику:
— Чтой-то не припоминаю…
— А ты присмотрись.
— Не из Троицкого, часом?
— Зарой на кирпичном заводе за Московскими воротами помнишь?
Но в оцинкованных глазах Жаброва не просветлело.
— Зарой помятаю, а вас что-то…
— Садись, вспомнишь.
Жабров нехотя сел, положив на край столика железные с белыми плоскими, словно молотком прибитыми, ногтями руки. Все с тем же безразличием рассматривал знаки различия на петлицах гимнастерки Полуярова.
— Так и не узнаешь?
— Вроде… да нет! — запнулся. — Там комсомолец был, стишки еще сочинял. И бывший уголовник, Семкой звали. А вас… — Вдруг несколько оживился. — Постойте, постойте! Такой тощий был, с чубом. Скажи пожалуйста!
Впрочем, было видно, что неожиданная встреча со старым заройщиком не доставила Жаброву большого удовольствия. Проговорил вроде даже с осуждением:
— А ты, вижу, в начальники вышел. Комиссаришь?
— Строевой.
— Чин подходящий. Кто б мог подумать! Пожалуй, и до генерала досягнешь. Война вон какая!
— Высоко хватил.
— Дойдешь! Припоминаю, ты и тогда с книжками все бегал.
Говорил Жабров будто бы и доброжелательно, а в глазах нетающая, недоверчивая настороженность.
— Ну, а ты как живешь? Чем занимаешься?
— Какая моя жизня! — Жабров поджал безгубый рот. — Существую.
Но сытая выбритая физиономия говорила, что дела его идут совсем неплохо.
— Наших старых друзей с зароя встречаешь?
— Какое они мне друзья, — даже обиделся Жабров. — Обормоты и босяки. Нестоящий народ.
(Нет, не забыл Тимошка Жабров, как гнались за ним заройщики с лопатами, как драпал он от них, светя подштанниками!)
— Так ни о ком ничего и не знаешь?
— Старый хрен Зингер еще на кирпичном ошивается.
— А Карайбог Семен?
— Семка! Сказывали, что убит. Похоронной, правда, пока нет. Но слух прошел. Отчаянный человек был. Таких земля долго не держит.
(Помнит Жабров, все помнит!)
— А почему ты не в армии? — задал Полуяров вопрос, возникавший у него в ту осень всякий раз, когда в тылу встречался здоровый мужчина в гражданском.
— И без меня там большие миллионы народа, — неопределенно ответил Жабров. И чтобы отомстить за любопытство, заметил с явной издевкой: — Да и ты, вижу, подальше от фронта держишься.
— Из госпиталя возвращаюсь.