– Я? – спросила Танька сквозь рыдания, повернулась ко мне, утерлась рукавом свитера и продолжила крепнущим голосом: – Рада? Я рада. Потом, да? С коньяком приперся, донжуан сопливый, с конфетками бедняжку утешать, да, а она рада будет. Да? Ты, Вафин, вообще дернулся, да? С шлюхами за конфетки привык, да, и ко всем теперь так?
– Какое привык? – растерялся я. – Какими шлюхами, ты чего лепишь?
– Пошел вон.
– О, – сказал я, соображая, что делать.
Танька зажмурилась, из-под сомкнутых слипшихся ресниц снова потекло. Она шмыгнула носом и снова зашипела сквозь зубы:
– Вафин, пошел вон. Ну пошел вон, ну пожалуйста, ну Артур.
И стукнулась головой о стенку. Потом еще раз, сильнее.
– Все, все, ухожу! – крикнул я, нашарил ручку за спиной и поспешно вывалился в коридор. Прислушался. Вроде ударов больше не доносилось.
– Психанутая, – сказал я с выражением уже этой, подъездной темноте.
Темнота не отозвалась. Она никогда не отзывалась. Это хорошо, наверное. Не хотелось мне сейчас никакого отзыва.
Мне умереть хотелось. Или уснуть. Или сделать что угодно еще, лишь бы не было этого дурацкого дня, который мог стать таким классным.
Я пошел пешком, долго бродил не знаю где, пока не обнаружил, что добрел до семнадцатого комплекса и стою возле дома, в котором мы раньше жили. Незнакомые пацаны играли в хоккей на раскатанной дорожке, идущей вдоль здания. Я прошел в свой бывший подъезд, постоял возле двери своей бывшей квартиры, вздохнул, поднялся на верхний, девятый этаж и сел на ступеньку железной лестницы, ведущей к запертому люку крыши. Подъезд, в отличие от Танькиного, был освещен. Новые жильцы сменили обивку на двери, вместо нашей продранной рыжей теперь была коричневая, как у соседей. И пахло на этаже не по-нашему, кисло как-то. Я вытащил бутылку, хотел выпить оставшийся коньяк, но после первого глотка передумал. Вместо слепящей радости был только жар, к тому же голова разболелась. Я достал и медленно сожрал все конфеты, откусывая прямо от колобка, так что начинка текла по подбородку и падала на серый пол в белую и коричневую крапинку. Вкус был как у пластилина в сахаре.
Я дожевывал, кривясь, остаток, когда лифт, все время гудевший на разные лады, загудел совсем решительно и громыхнул дверьми, выпустив незнакомую тощую тетку. Увидев меня, она шарахнулась, прижимая к себе сумку, и спросила:
– Вы к кому?
Я пожал плечами и сказал:
– К кому надо.
Тетка, подумав, нерешительно пообещала:
– Я сейчас милицию вызову.
– Зачем? – спросил я.
Тетка потянула носом и сказала:
– Они объяснят зачем. Они с пьяными малолетками быстро.