Почему Мия не желает понять этого? Почему он сам — глубоко в душе — не может согласиться с обстоятельствами, день и ночь ищет и не находит лазейку?
«Потому что ты болен, — напомнил мерзкий внутренний голос. — Одержим самханской подстилкой».
Ладно, пусть так. Пусть болен, одержим, пусть смешон. Но будь Мия хотя бы из захудалого самурайского рода, он бы женился на ней! Да, дети будут слабыми магами, но они будут магами. Полноправными, признанными всеми правителями Эссо.
Хоть капля благородной крови…
Бесполезно. В долговом обязательстве, которое он выкупил у Хасу, стояло «крестьянка». И черные, как небо над головой, глаза девушки подтверждали это. А дети от простолюдинок не наследуют отцовскую силу.
Он бессильно выругался, вспоминая потухшее лицо девушки. Видеть ее такой — равнодушной, несчастной — было больнее, чем держать щит на передовой против пламени Аль Самхан.
И она больше не хотела его. Раньше Акио чувствовал в ней ответное желание, когда дотрагивался. Всегда. Даже в тот вечер в «Медовом лотосе», когда он обидел ее намеренной грубостью, Мия хотела его. Ее тело отзывалось на прикосновения чутко и трепетно, как хорошо настроенная цитра в руках опытного музыканта.
Теперь не было ничего. Пустота. Словно Акио обнимал статую.
Тропа пошла круто вверх, и он остановился. На фоне полной кроваво-оранжевой луны виднелся силуэт ворот-тории. Цветочный запах подсказал, что ноги вывели Ледяного Беркута к холму Татакай.
Он поднимался в темноте. Сомкнувшие на ночь лепестки флоксы чуть покачивались под порывами ветра.
Залитая лунным светом площадка наверху была пуста. Акио встал у края, вглядываясь в шелестящую тьму внизу.
Никто не свободен в этом мире. Никто не вправе делать только то, чего хочет. Чем выше твое положение, чем больше прав, тем больше и обязанностей. Так надо. Так устроена жизнь.
Он должен. Должен отвечать за своих людей, решать за них. Должен быть хорошим даймё, хорошим военачальником. Для этого его учили, растили. Богатство, уважение, право карать и миловать — плата, которую он получает за исполнение своего долга.
Но главное вознаграждение — снисходительное молчание со стороны ехидного голоса. Голоса, который не слышит никто, кроме него.
Он вдруг осознал, что знает этот голос с детства. Жестокий судия, тот стремился высмеять и охаять любое его достижение, любую радость. Требовал идти дальше, добиваться большего, стыдил за недостаточное рвение. И что бы Акио ни сделал, он никогда не был достаточно хорош для своего критика. Никогда не оправдывал ожиданий.
Критик умел душить любую радость, раньше для этого ему достаточно было шепота. С появлением в жизни Ледяного Беркута Мии голос перешел на крик, но даже это не помогало. Словно магия обесценивающих и отвергающих слов перестала действовать.