Принцесса, позевывая, глядела с балкона, как внизу прибывают и прибывают экипажи знати. Столичные лизоблюды спешили выразить верховному главнокомандующему свое почтение.
Принцессе было жарко и скучно. Единственный человек, которого она хотела видеть на этом празднике — даймё Такухати, — не приглашен, а даже если бы и был приглашен, вряд ли прибыл бы поздравлять Шина. Герою войны чуждо придворное лицемерие.
— Какой забавный обычай, так пышно отмечать день рождения военачальника, — заметил сидевший рядом принц Джин.
Несмотря на раздражение, которое жених вызывал у Тэруко, возмущение и любовь к истине заставили девушку отозваться:
— Раньше так праздновали день рождения императора.
— О-о-о, — протянул самханец с многозначительной улыбкой. — Понимаю, народ привык к празднику.
Принцесса сверкнула глазами:
— Народ помнит пословицу! Червяку не стать драконом!
Джин укоризненно покачал головой и поднес палец к губам Тэруко, призывая к молчанию:
— Тсс, ваше высочество. Не стоит злоупотреблять присказками простолюдинов. Мы ведь не можем знать, кто сейчас слышит нас и с кем он захочет поделиться услышанным.
Чего еще ждать от труса?
— Правда не может оскорбить! — фыркнула девушка.
— О, вы так ошибаетесь, — задумчиво протянул принц. — Именно правду, особенно неудобную правду, сильные мира сего часто находят оскорбительной. Видите ли, ваше высочество, в конечном итоге было оскорбление или не было, решать оскорбленному. И он может углядеть обиду в самых невинных словах.
— Это только его проблемы, не так ли?
— Не только, если оскорбленный обладает властью.
Тэруко подняла на мужчину взгляд, полный досады.
Чтобы демоны побрали Шина и свадебные обычаи Оясимы! Столько праздников, и на каждом должны присутствовать жених и невеста при полном параде!
На каждом приеме сёгун сажал ее рядом с принцем, словно не замечая раздражения, которое вызывал у сестры навязанный жених.
Первое приятное впечатление от привлекательной внешности и физической мощи принца испарилось совершенно. С каждым разговором Джин бесил принцессу все больше. Он умудрялся выворачивать наизнанку и высмеивать все, во что Тэруко истово верила и чему готова была служить. Ему были присущи самые мерзкие человеческие пороки, причем он их ничуть не стыдился, напротив, признавал охотно, с обезоруживающей улыбкой. И он всегда был отвратительно доволен жизнью и собой. Ни разу, сколько Тэруко ни пыталась, у нее не получилось вывести самханца из себя. А вот он доводил ее почти до белого каления, до состояния, когда еще немного, и принцесса готова была броситься на него с кулаками.