Прихожу в себя от лёгкой качки. Перед глазами ясное звездное небо, затем возникает незнакомое лицо. Женское. А вернее — девичье.
— Очнулись, товарищ майор? Молчите. Отвечать не надо. У вас осколок в лёгком. В тыл едем. В санчасть.
Я пытаюсь приподняться на носилках, но бесполезно. Всё, словно ватное. Не повезло. Только из госпиталя вышел, месяца не прошло, и опять… Обидно…
После столь сокрушительного разгрома Дзюба словно сломался. Он потух, посерел лицом. Командование спецгруппой прикрытия принял комиссар Хейфиц, но однажды утром его нашли с отрезанной головой. Почерк был знакомый, татарский. Вообще они обнаглели в последние дни: неоднократно националисты нападали на отдельные группы солдат и матросов, совершали диверсии. Всех всколыхнул случай, когда эти сволочи вырезали целый госпиталь раненых.[8]
Столяров, впрочем, как и остальные лётчики, спал не раздеваясь, с верным маузером под подушкой и гранатой в сумке, подвешенной у изголовья.
А немцы продолжали давить… Через неделю после смерти политрука немецкая эскадрилья устроила налёт на аэродром, и разнесла в клочья уцелевшие машины. Пилоты остались безлошадными и без командира. Посовещавшись, все решили уходить в Севастополь. А ещё через два дня немцы с румынами окружили батарею Александера, израсходовавшую весь боезапас. Артиллеристы выпустили по врагу даже холостые заряды. Струя раскалённых газов, вырывавшаяся из трёхсот пяти миллиметровых стволов, могущих послать снаряд весом в 314 килограммов больше, чем на сорок километров, а именно — 45980 метров, сжигала попавших под выстрел немцев мгновенно, переворачивала самоходные мины «Голиаф», которыми фашисты пытались подорвать орудийные башни… Бои за форт «Максим Горький I», как батарея проходила на картах Манштейна, продолжались вплоть до 26 июня, пока фашисты не применили отравляющие газы против последних защитников, дравшихся в подземельях батареи Љ 30…
Погрузившись в чудом уцелевшие грузовики, лётчики и обслуживающий техперсонал двинулись в город. Наступило 27 июня 1942 года. В этот день командующий обороняющимися севастопольцами адмирал Ф. С. Октябрьский послал в Москву следующую телеграмму:
Москва — Кузнецову;
Краснодар — Буденному, Исакову.
Исходя из данной конкретной обстановки, прошу разрешить мне в ночь на первое июля вывезти самолётами 200–250 ответственных работников, командиров на Кавказ, а так же самому покинуть Севастополь, оставив здесь своего заместителя генерал-майора Петрова И. Е. Противник прорвался с Северной стороны на Корабельную. Боевые действия приняли характер уличных боёв. Оставшиеся войска сильно устали, хотя большинство продолжает героически драться. Противник резко увеличил нажим авиацией, танками. Учитывая сильное снижение огневой мощи, надо считать, что в таком положении мы продержимся максимум два-три дня.