Толстому хотелось, чтобы брюква испортила настроение всем равномерно: как Профессор смел увиливать от пытки едой?
– Где он ходит? Не знает, что обедать пора?
– Толстый, перестань тарахтеть.
Белочка наколола на вилку кусочек брюквы и рассматривала его с большим подозрением.
– Он ходит, ищет.
– Что он ищет? Все дома мы проверили. Ничего съедобного. Никого из гномов нету. Вокруг всё снегом завалено, никаких следов. Пока наш орёл, воспитанный кротами, – Толстый похлопал Малыша по голове, Малыш застонал, – не научится летать вверх, а не только вниз, головой на дрова, мы ничего нового не увидим.
– А мне кажется, Профессор что-нибудь придумает.
Белочка верила в его способности.
– Что придумает? Как из старых половичков компот сварить?
– Не знаю. Малыш, ешь, давай! – прикрикнула она.
Порцию гадкой брюквы должны получить все, в этом Белочка с Толстым была солидарна.
– Да ничего он не найдёт. Вот это доедим. Малыш, ешь, давай! – прикрикнул Толстый. – Кончится этот ужас в тарелке, и будем с голоду помирать. Скорей бы уже, что ли…
Заскрипела дверь. В полумраке комнаты, освещённой одним свечным огарком, Профессор показался Белочке бледным. И без шапки. Что без шапки – это всем показалось. Значит, шапку он потерял.
– Вот, нашёл.
Профессор протянул руку, в которой…
* * *
– Э-э-э, что это? – спросил Толстый. – Ты это поймал? Убил, и будешь есть?
– Белка, сунь Толстому брюкву в рот, если можно, сырую. Он вообще ни о чём, кроме еды, думать не может.
Профессор, не глядя, повесил куртку на гвоздь возле двери, промазал, она упала на пол. Не заметив, подошёл к столу и выложил свою находку.
– Это же… Это же Маша!
Белочка схватила куклу младшей сестры Профессора.
– Ну да. Как зовут, не помню, но это Глашкина кукла. Видишь, рука пришита? – показал Профессор правой рукой, левой разматывая шарф. – Это я оторвал. Привет, Малыш. Получается?
– М-м-м, – простонал Малыш в ответ.
– Ясно. Но ты старайся. Мы в тебя верим.
– Ты чего его подзуживаешь? – взвился Толстый, – ты чему ребёнка учишь? И так на улицу невозможно выйти, чтобы тебе мешок с идиотизмом на голову не свалился.
– А ты чего митингуешь? Острое отравление брюквой? Вы же вместе с ним начинали?
Профессор сел, подвинул свою тарелку и начал есть жадно, не замечая надоевшего вкуса; думал он о другом.
– Подумаешь, начинали, – пробурчал Толстый. – Я попробовал и понял, что рождённый гномом летать не может. С одного раза, замечу, понял. – Толстый почесал почти сошедшую шишку. – А этот уже раз пятьдесят грохнулся, и всё намёков не понимает. И не поймёт уже, он себе всю понималку отбил.