На его лице отражалась напряжённая, сосредоточенная работа мысли. И Ярла не мешала ходу его раздумий, не пыталась выпроводить за дверь. И вот – Лорк в который раз поднялся и решительным тоном заявил:
– Я с ним поговорю. Я постараюсь, чтобы он всё понял, попробую убедить…
Ярла чуть не схватилась за голову. Нет, напрасно она посчитала, что он думает. Если такое выдал, значит, вообще думать не умеет, непонятно, что у него вместо мозгов.
Непонятно… Или наоборот: слишком понятно? От её видуньего взора не укрылось с особенной яркостью вспыхнувшее в Лорке пламя «светлоты», готовности пожертвовать собой. Без преувеличения можно сказать, что это основная черта его характера. И теперь она возобладала в нём как никогда.
Во что бы то ни стало надо его отговорить. Пусть чуть поменьше станет это пламя. Так же как и Талвеоне, в Лорке нет склонности к ложному фанатичному геройству. Но истинное милосердие, которое есть у них обоих, ещё чаще не доводит до хорошего того, кого переполняет. Фанатиком в конечном счёте движет себялюбие, желание собственного блага. Настоящая доброта заставляет забыть о себе.
Как можно скептичнее Ярла осведомилась:
– В чём это ты собрался убеждать Воллета? Хочешь ошибочность некоторых положений двухбережной веры разъяснить тому, кто всю жизнь за неё горой стоял? К сердцу его воззвать, к разуму? Или не понял ещё, что не в самих палачах дело, что команды руки-ноги еретикам выдёргивать Воллет подаёт? Пойми ты, его разум побеждён уже. Знаешь, сколько у него теней? И одна на свободе уже. Это значит – всё, грань он перешагнул, и далеко перешагнул. Грань человеческого… С тобой он так долго возиться, как с Талвеоном, не станет. Потому что – ты уж не обижайся – но, думаю, у тебя такой силы, как у Талвеона, нет. И не такой ты известный отступник. В общем, не настолько интересно с тобой.
Закончив эту речь, Ярла даже дух перевела.
– Нет, ты не понимаешь, – запротестовал Лорк. – Разве не бывает, что люди к лучшему меняются? Разве такого ты никогда не видела?
В другой раз она признала бы это охотнее, но сейчас только из нежелания врать кивнула:
– Ну, может изредка быть, что видимая тень уменьшается, а то и вовсе исчезает, просто «помутнением» становится. Но для этого знаешь какие изменения в человеке нужны? Не на словах, на деле. Надо, чтобы мысли изменились, мысли и поступки. А это самое трудное и есть. Почти никто и никогда по-настоящему меняться не хочет. Тут ведь мало сказать: вот, я виноват, простите меня, грехи отпустите. Мало одного раскаяния, даже искреннего. Себя нужно исправлять, и последствия дел своих, если успел уже не самых лучших дел натворить. А это всё труд страшный… И потом – ну, предположим, что вот так вот взял и исправился твой Воллет. Но свободный-то зверь всё равно никуда не денется.