– Свободного, будем надеяться, тебе убить удастся, – скороговоркой выпалил Лорк. – Но другие-то тени…
– Лорк, кто при жизни столько сил ларву дал, что тот освободиться смог, тот под влиянием чужих слов к лучшему меняться не захочет, не сможет, ты уж мне поверь.
Лицо Лорка исказила страдальческая гримаса.
– Что же, мы даже и не попытаемся ничего сделать? Талвеон… Талвеон и отец Воллет…
– Ну что? Что – Талвеон и Воллет?
Несмотря на то, что Лорку узник рассказал гораздо меньше, чем Ярле, ни словом не упомянул о противостоянии между собой и первым священником, которое тянулось уже год и достигло высшего напряжения в тюремном подвале, в окружении палачей – молодой человек интуитивно угадывал всю важность связи-противоборства между этими двумя людьми.
– Если отец Воллет освободит Талвеона, для них обоих это будет спасением. И больше ни одна из теней отца Воллета не превратится в свободного ларва, никогда. Он переменится.
– Ага, – фыркнула Ярла, – спаситель выискался. Иди, заяви Воллету: вот, мол, отпустите еретика. Это вам я, Лорк, сын злого духа говорю…
Лорк в отчаянии замотал головой. Но не оттого, что слова Ярлы больно его задели. В глубине своего сердца он никогда не верил в своё нечеловеческое происхождение, отвергал ложь. Слова Ярлы значили другое: невозможность ничего изменить.
– Но это же единственное спасение, единственное! – точно в лихорадке, твердил Лорк.
– Хватит с меня мучеников! – в сердцах прикрикнула на него Ярла. – Одного достаточно, который рассуждает, символом ли будет его смерить, или ещё чем…
Уточнять, что значат эти её слова, она не стала. Не хотелось ещё сильнее расстраивать Лорка – похоже, его нервы и без того на взводе.
Но мучеников с неё действительно хватит. Только вот это сияние, это пламя в его душе не стихает, меньше не становится. С Лорка и правда станется отправиться прямиком к Воллету и «спасительную» речь перед ним произнести, никаких последствий в расчёт не принимая. Так же вот и Талвеон моментами перестаёт свою жизнь с точки зрения самосохранения воспринимать.
– Но должен же быть выход какой-то… – продолжал Лорк.
Вот затвердил… Ярлу взяла злость. Он говорит о том, о чём она думала со вчерашнего дня, за что ругала себя, как за отступление от своего дела, от охотничьего. О том, из-за чего, может, погиб этот последний человек, Вейр Дарн. А подстрели она зверя – не погиб бы… Вот ведь только что она Лорка убеждала, что на Воллетово исправление к лучшему рассчитывать нечего. А на самом-то деле – его ли? Или саму себя? «Под влиянием чужих слов…» Воллет не только под влиянием слов меняться не захочет, а вообще – никак. Так на что она надеется? Глупость, глупость хуже, чем детская… А ещё разумным человеком себя считает…