– Я это для тебя написал, – тихо сказал Талвеон. – Для тебя и, может, для кого-то ещё… Прежние рукописи, которые в моих вещах при аресте нашли, все забрали. Или уничтожат их, или запрут где-нибудь навсегда. Мне хотелось бы написать для тебя больше, но время… Знаешь, в Роноре в одной мастерской работают над изобретением, которое позволит делать оттиски текста на бумаге во многих экземплярах. Ох, если бы хотя бы эти листки отпечатать с помощью такого устройства… Но нет, – как бы спохватился, очнулся от задумчивой мечтательности Талвеон, – забудь, что я сказал, не вздумай на себя лишнюю опасность навлекать. Лучше всего сожги рукопись после того как прочтёшь. Найти её у тебя ни в коем случае не должны. Да, кстати, не сердись, что «ты» говорю тебе. Хорошему человеку хочется, как другу, «ты» говорить.
– Что это вы меня хорошим человеком называете? Не знаете ведь совсем…
Талвеон улыбнулся в ответ:
– А мне эта клетка тюремная право даёт всем и всё напрямую высказывать. И хорошим… и не очень хорошим. Хорошим – потому что приятно, а другим – потому что хуже мне они уже не сделают. Убьют? Так я давно знаю, что рано или поздно убьют.
Лорк вздрогнул при этих словах, и Талвеон это заметил:
– Прости, не хотел тебя пугать… Ты о плохом не думай, прочти лучше, что я тебе дал. Случается, слова человеческие самого человека переживают… И пусть, хорошо это. А мне всё полегче будет – знать, что не все мои слова напрасно пропали, что кто-то прочитал… А насчёт того, почему я тебя хорошим человеком называю – если хочешь, того спроси, кому доверяешь больше.
«Знает, – невольно мелькнуло у Лорка в мыслях. – Про охотницу знает, что я к ней ходил. Но откуда, откуда?!»
– А я, может, вам и доверяю больше всех…
– Ну тогда имя мне своё скажи, как другу сказал бы.
– А вы не знаете разве? – по-глупому попытался поймать Лорк Талвеона. Узник опять улыбнулся – той своей улыбкой, которая без злой насмешки и без далёкой мечтательности, а просто добрая.
– Знаю или не знаю, это одно, а от самого человека его имя услышать – другое. Сделай бедному заключённому приятное, милосердный святой брат, немного ведь прошу…
– Лорк.
Молодой двухбережник дорого бы дал за то, чтобы как-нибудь по-другому, а не именем прославленного святого, называться. Сейчас вот Талвеон усмехнётся так же, как Ярла Бирг… Но Талвеон, даже если хотелось ему этого, воли усмешке не дал. А Лорк спросил поспешно, отчасти для того, чтобы от своего имени разговор увести, отчасти потому, что только теперь ему это пришло в голову:
– А откуда у вас чем и на чём писать есть?