Однако вместе с принятым решением исчезло не только ощущение неограниченной свободы, но и добрая половина ее уверенности в себе. Молли была настолько не похожа на себя прежнюю, что Роджер моментально заметил, что с нею творится что-то неладное, едва она успела прибыть в Холл. Она тщательно рассчитала продолжительность своего визита, решив, что он не должен продлиться дольше ее пребывания в Тауэрз. При этом она опасалась, что если пробудет в Холле меньше, то сквайр может и обидеться. Но, подъезжая к поместью, она не могла не восхититься тем, как прелестно оно выглядит в разноцветном сиянии начала осени! А у дверей уже стоял Роджер, высматривая ее экипаж и поджидая ее появления. Но вот он отступил, очевидно, для того, чтобы позвать свою невестку, которая застенчиво вышла ей навстречу. Эйми была в глубоком вдовьем трауре и держала на руках ребенка, словно для того, чтобы скрыть смущение. Малыш начал брыкаться, требуя опустить его на землю, после чего помчался к экипажу, дабы поздороваться со своим другом кучером, который обещал прокатить его. Роджер говорил мало, он явно хотел, чтобы Эйми почувствовала себя хозяйской дочерью, но ту одолевала робость, и она тоже оказалась немногословной. Француженка ограничилась тем, что взяла Молли за руку и привела ее в гостиную, где, словно в знак признательности за то, как внимательно ухаживала за ней Молли во время болезни, порывисто обняла ее за шею и расцеловала в обе щеки. После этого они и подружились.
Время близилось к ленчу, и об эту пору сквайр всегда появлялся за столом, и не столько ради того, чтобы утолить собственный голод, а чтобы полюбоваться на внука, уплетающего ужин. Молли тотчас поняла, как обстоят дела в семье. Она подумала, что даже если бы Роджер ни словом не обмолвился об этом в Тауэрз, то она сама обнаружила бы, что ни отец, ни невестка пока так и не смогли подобрать ключики к характеру друг друга, хотя вот уже несколько месяцев жили под одной крышей. С перепугу Эйми, пожалуй, позабыла те немногие английские слова, которые знала, и ревностным взором безутешной матери следила за теми знаками внимания, коими сквайр осыпал ее маленького мальчика. Следует признать, они не были самыми благоразумными; малыш с явным наслаждением потягивал крепкий эль и громко требовал себе того же, чем угощались и остальные. Беспокойство о том, что ест и делает сын, не позволяло Эйми в полной мере уделять внимание Молли. Роджер выбрал себе место на другом конце стола, напротив деда и внука. После того, как малыш утолил первый голод, сквайр обратился к Молли: