Ледяные оковы на миг сковали Махфируз по рукам и ногам. Память, милосердная память уже стерла из ее сознания дела тех далеких, ужасно далеких дней, но она помнила: кинжал… он связан с чем-то плохим…
– Дай мне взглянуть на него. Прошу.
Осман удивленно посмотрел на мать:
– Ты слишком слаба, а оружие острое. Ты можешь пораниться.
Махфируз зажмурилась: слезы внезапно обожгли глаза, – а потому не заметила, как одним плавным движением шахзаде убрал кинжал за пояс, достав оттуда другой, похожий, вставил второй кинжал в ножны и уже тогда сказал:
– Я дам его тебе. Ты – моя мать, и мое дело – слушаться тебя, тем более что тебя нынче так мало вещей радует… Но ты не вытащишь его из ножен. Полюбуйся рукоятью, она изумительной работы.
– Спасибо, сын мой, – выдохнула Махфируз, ощупывая рукоять кинжала пальцами, истончившимися во время болезни. Нет, вроде бы все в порядке… И рукоять действительно смотрится очень красиво.
Кинжал с янтарем, вставленным в рукоять, обычная мужская игрушка, каких много. Лежит себе в ножнах, не вызывает никаких чувств.
– Ты довольна? – нетерпеливо спросил Осман.
Махфируз слабо улыбнулась:
– Да, спасибо, милый.
Рука женщины поднялась, чтобы погладить сына по темным с рыжиной вихрам. Тот хотел было привычно увернуться от женской ласки, но внезапно замер, терпеливо снося материнскую заботу. Увы, краткую по времени, ибо скоро рука Махфируз вновь бессильно упала на одеяло. Сын, бросившись рядом на колени, уткнулся лицом в маленькую женскую ладонь.
Когда Осман снова заговорил, голос его был хриплым от непролитых слез:
– Слушай, я хотел рассказать… Я так много хотел тебе рассказать, мама!
– Я слушаю, – прошелестела Махфируз.
– Мама, тетушка Кёсем обсуждала со мной вопросы поставки зерна. Это очень важно: если зерно не будет беспрепятственно поступать в Истанбул, начнутся бунты, чернь восстанет, да и янычары… Тетушка Кёсем много обсуждала со мной, насколько важны янычары и как они влияют на политику. Знаешь, а ведь она тоже, точно так же, как ты, считает, что я уже взрослый, что я уже готов…
Голос Османа креп, становился все более звонким и уверенным. Сын вскочил с колен и начал энергично жестикулировать, расхаживая по комнате. Кажется, он совершенно забыл, что Махфируз страдает от жестокого недуга. Или старательно делал вид, будто забыл об этом. Возможно, он притворялся и перед самим собой.
Что ж, Махфируз-султан была только рада подыграть будущему правителю Оттоманской Порты. Из последних сил она удерживала внимание, даже задавала короткие, но, судя по вспыхнувшему взгляду сына, совершенно уместные вопросы. И все же наступил момент, когда голова ее склонилась на подушки и более не поднялась, а дыхание стало ровным и неглубоким. Осман прервался на полуслове, посмотрел на дремлющую мать и тихонько, на цыпочках, вышел из комнаты.