Лариса ждала его у Корниловых в Измайловском полку до позднего вечера. Не дождалась. Поняла — арестовали. Вернулась на Шлиссельбургский тракт, зашла к друзьям, и те сообщили ей, что прошлой ночью были также обысканы квартиры фабричных и арестованы пятеро рабочих, у которых нашли в сундуках запретные книги. «Нас, вероятно, не тронут, а вам надо убегать», — сказали Ларисе друзья.
А через день арестовали их самих.
Это был уже полный разгром шлиссельбургской цитадели.
Третье отделение открыло совершенно новое в России преступное дело — пропаганду в рабочей среде, и «чайковцы» поняли, что теперь на пресечение этого дела будут брошены главные силы жандармского корпуса, что надо менять тактику наступления, совершенствовать конспирацию, изучать сыскные приемы противника. И спешно собравшаяся днем сходка предложила Ларисе подробно рассказать о ночных обысках и арестах за Невской заставой.
Она говорила долго, более или менее спокойно. Но вдруг, закончив рассказ, ударила кулачком по столу:
— Нет, мы не оставим Шлиссельбургский тракт! Я вернусь туда. Сниму другую квартиру. Надо разжигать рабочих. Мы с Сергеем все втолковывали им, что бунтовать еще не время. Нет, надо готовить их к бунту! А то мы все с речами, с брошюрами да с книгами, а жандармы нас — в тюрьмы. У, как я ненавижу этих синемундирников! Этого толстого майора! Спокойный, вежливый, ухмыляется. «Ну, как-нибудь разберемся». Да знать бы мне, что столько людей заберет, и будь у меня револьвер, я всадила бы пулю в эту жирную равнодушную харю.
— Рано еще стрелять, Лариса Васильевна, — сказал с улыбкой Чайковский.
— А вы все улыбаетесь, Николай Васильевич! — возмутилась Лариса. — Все «рано» да «рано». Они нас всех переловят и засадят, и конец нашему делу. Надо бороться с этой синей сворой. Убивать их, чтоб боялись вламываться ночами в квартиры. — Лариса протянула руку к сидевшей невдалеке и курившей Ободовской, та передала ей пахитоску, и она жадно затянулась, но тут же закашлялась, отшвырнула пахитоску. И опять ударила по столу кулачком. — Да, убивать, убивать, убивать!
К ней подсела Соня Перовская.
— Лариса, милая, успокойся. Не надо так… Завтра я встречаюсь с нашим жандармом. Напиши записку. Передадим и записку, и листок бумаги, и кусочек карандашного графита. Послезавтра получим весточку от Сергея, узнаем, что и как там. Может быть, он отобьется и скоро выйдет.
— Да я ведь, Сонечка, не только о нем, — сказала Лариса, успокаиваясь.
— И другим, возможно, удастся выпутаться. Палить из револьверов, дорогая, легче всего. У нас впереди огромная работа. Сложнейшая, невероятно трудная. Не забывай, мы должны поднять крестьян. Их топоры и вилы куда страшнее револьверов. Придет время, они захватят и револьверы, да и винтовки, пушки… А Шлиссельбургский тракт, ты права, не надо оставлять. Но тебе там появляться нельзя.