Он не скрывал от рабочих опасности, которая им, объединяющимся в тайные кружки, грозила. Он хорошо понимал, что правда — главная сила революции, что только на правде можно основать истинно справедливое будущее общество. Понимали это и все «чайковцы», противники нечаевщины, ее лжи и обмана.
— Ложь — это рак социального организма, — сказал как-то Клеменц в споре с Ободовской, неожиданно заявившей, что обман во имя высокой общественной цели иногда может быть необходимым.
На Ободовскую так дружно все навалились, что она растерялась, разозлилась и выскочила из комнаты. Но вскоре вернулась, закурила, походила, походила и призналась, что брякнула необдуманно и спорила из глупого упорства.
Это было в квартире Кувшинской на Саратовской улице. Именно здесь, у Ани Кувшинской, в ее длинной, как коридор, комнате с отгороженным глухим закоулком (в нем хранилась «маскарадная» одежда), собирались теперь ежедневно «чайковцы». Приходили сюда ранним вечером, наскоро обедали, обмениваясь новостями, и расходились по рабочим артелям. На сей раз задержались со спором-то. Поспешно бросились переодеваться в закоулок.
— Толя! — вскрикнула в комнате Кувшинская. — Родненький, вырвался-таки! Друзья, друзья, явился наш Сердюков!
Друзья вылетели из закоулка, окружили Анатолия и принялись его обнимать, целовать, тормошить, расспрашивать, а он ничего не мог выговорить, стиснутый со всех сторон.
— Господи, да дайте нам посмотреть на него! — взмолилась Соня Перовская.
Друзья отступили.
Сердюков стоял посреди комнаты и ребячески улыбался. Он был в бобровой шубе нараспашку, в клеенчатой фуражке и летних стареньких ботинках.
— Не с царского ли плеча на тебе шуба-то? — спросил Клеменц.
— Нет, возьми чуть пониже, — сказал Анатолий. — С генеральского.
— Не генерал ли взял тебя на поруки?
— Нет, генеральша. Моя давняя знакомая. Екатерина Александровна. Узнала о моей участи и сжалилась. Шучу. Я ее впервые сегодня увидел. Взяла на поруки по чьей-то просьбе. Думаю, доктор Веймар ее сговорил.
— Садитесь, поешьте, Толя, — сказала Кувшинская. — Ведь голодны, наверное?
— Что у вас тут? — сказал Сердюков, глянув на стол. — Хлеб, колбаса, и только? Нет, братцы, Екатерина Александровна по-барски меня накормила. Вот чайку нашего коммунного с удовольствием выпью. У генеральши — кофе, а от кофе я уже отвык. — Он снял шубу и бросил ее на диван. — Шубу надо завтра отнести генеральше. Меня ведь взяли в самарском общественном саду, в летнем облачении. Придется вам артелью купить мне какое-нибудь пальтишко… А вы что-то все в полушубках?