Катя всхлипнула. Дядя положил руку на ее вздрагивающее плечо и продолжал читать, как Волчок ушел от злых людей в лес, как Макс теперь уговаривал его вернуться к ним. Если все, кому тяжело живется, уйдут в леса, то кто же будет бороться за несчастных?.. Макс не вынес лесной жизни и тяжело заболел. Умирая, он просил Волчка передать бабушке золотой крестик и вернуться к людям. Волчок хоронит дружка и покидает лес.
Чтец положил книгу на стол. Катя опустила голову, задумавшись.
— Да, Петя, у тебя сулимовский голос, когда волнуешься, — сказала Елена.
— А куда ушел Волчок? — спросила Катя.
— Помогать несчастным, — сказал дядя. — Бороться.
— А как он будет бороться?
— Бороться можно, Каточек, по-разному. В России много ропщущих, но мало кто отваживается на путь борьбы. Представь себе, если бы все обездоленные встали стеной в защиту себя, а мы помогли бы им…
— Петя, Петя, — остановила его сестра.
Он посмотрел на Катю. Она уже загоралась, лицо ее порозовело, глазенки сверкали. Растет наша смена.
— И что, если все станут стеной? — сказала Катя. — Мамочка, зачем перебила?.. Чем мы можем помочь обездоленным, дядя Петя?
— Хотя бы сочувствием, участием в преодолении нужды, — отступил он от прямого ответа, чтобы успокоить сестру.
Но Катя поняла, что он ушел в сторону. За чаем она молчала, задумавшись.
В полночь Кропоткин, прежде чем пойти в комнату, в которой ему была приготовлена постель, зашел в спальню сестры, взял со стола зажженную свечу и долго стоял перед портретом матери, святой женщины, не по-земному красивой, с чуть склоненной к плечу головой, с большими глазами, полными любви и сострадания. Могла ли она, если бы не покинула сей мир так рано, благословить сына на то, на что он пошел? Нежная, душевно хрупкая, она тяжело переживала крепостные домашние порядки батюшки и российскую деспотию. Не потому ли так скоро оборвалась ее грустная жизнь? После ее смерти, три года спустя, они с Сашей, уже не дети, а отроки, нашли в кладовой ее дневники, пронизанные тоской по человеческому счастью и болью ко всем страждущим. В большой деревянной шкатулке, инкрустированной серебром, хранились вместе с дневниками и нотами тетради с мятежными поэмами Байрона и запретными стихами Радищева, Рылеева и Ламартина. В одной тетради они нашли «Родину» Некрасова, тогда им еще неизвестного. С этой шкатулки и началось их увлечение противоборствующей русской литературой пятидесятых, затем шестидесятых годов… Нет, мать не остановила бы сына, узнав, на какой путь он ступил. Со слезами, но благословила бы. А отец проклял бы.