— Ладно, чего уж теперь, — сказал Сердюков. — Как Москва?
— Москва закипает, готовится к весеннему походу в народ.
Он рассказал о своих встречах с петербуржцами, москвичами и приезжающими из провинций.
— Прекрасно! — вскрикнул Сердюков. — Наши войска наступают. Уцелеть бы нам здесь до весенней кампании… Мы решили тут принять в общество новых товарищей, Петр Алексеевич. Василия Перовского, Сониного брата, и Эндаурова. Ты ведь их знаешь. Как думаешь, готовы они к нашим делам?
— Вполне.
— Поезжай сейчас к ним в Технологический институт. Нам нельзя там появляться. Ты вне подозрения. Князь, известный ученый. Чистейший паспорт. В показаниях Ярцева и в записке Попова, как сообщает Перовская, не упоминаешься. Сообщи им о нашем решении. Завтра в восемь вечера пускай придут в трактирчик «Белая лебедь», оттуда я поведу их за Невскую заставу, к Петру Алексееву.
— Анатолий, уезжай в Москву, — сказал Кропоткин, — Войнаральский достанет тебе паспорт. Ты на поруках, тебя в любую минуту могут вернуть в камеру.
— Нет, я петербургского дела не оставлю. Пускай и погибну здесь, зато подготовлю настоящих заводских пропагандистов. Пятеро — десятеро рабочих сделают больше, чем один я.
— Но ты уж их подготовил к делу, зачем же еще оставаться на какой-нибудь месяц? Чтоб потом погибнуть?
— Не уговаривай, Петр. Поезжай, поезжай в институт.
И Кропоткин поехал.
Огромное здание института уже вобрало в себя тысячную толпу, кишащую муравейником. Лекции еще не начались, и всюду — в сенях, у раздевальной, в коридорах, в открытых аудиториях — кишели, роились, сбивались в кучки, галдели, спорили или таинственно о чем-то сговаривались студенты. Кропоткин, раздевшись, бродил среди этих толп, высматривая Перовского и Эндаурова. Наблюдал, ни с кем не вступая в разговор. Вот таким же посторонним он чувствовал себя среди шумной университетской братии, пока не познакомился там с Клеменцем и Чайковским. Все студенты университета были на пять — семь лет младше его, и ему, исколесившему страну от Балтики до Охотского моря, познавшему жизнь народа, неинтересно было слушать пылкие, высокопарные и наивные разговоры о России, о честном служении ей, о высоком назначении науки, о просвещении темного народа. Технологи меньше витийствовали, вели себя проще, выглядели подчеркнуто буднично, почти все в грубых высоких сапогах, в серых и синих блузах, подпоясанных узкими ремнями. С улицы входили в плохоньких шинелях, в фуражках с зелеными околышами, какие носили только студенты-технологи.
Побродив внизу, Кропоткин поднялся на верхние этажи, тоже забитые толпами. На стенах всюду висели огромные чертежи — маховые колеса, рычаги, муфты, валы, кривошипы, шестерни, винты, турбины и разные прочие элементы машин. Институт знаменовал движение страны к технической цивилизации. Он готовил больше шести тысяч технологов — образованных слуг капитала. Но среди них, в недрах этого технического храма, зарождались кружки противников крепнущего российского капитала.