— С удовольствием посижу, буду ждать, сколько вам угодно, — сказал Кропоткин. Он пересел на диван к стене, откинулся на спинку, вынул из кармана сюртука коробку «Пушек» и закурил.
Он выкурил одну папиросу, другую, третью, но Масловский не возвращался.
— У меня есть к вам, князь, два вопроса, — сказал Оноприенко. — Я должен их задать.
— Задавайте, — сказал Кропоткин.
— Почему ваша записка, если она не назначалась Полякову, оказалась на его квартире?
— Вероятно, я писал ее там, забыл взять и передать по назначению. Или просто обронил ее. Не припомню.
— Запишите, — сказал майор писарю. — И еще один вопрос к вам, князь. У нас есть свидетельство, что ваша борода несколько времени назад была светлее.
Ага, это, конечно, показание Тарасова, подумал Кропоткин. Но почему ему борода казалась когда-то более светлой?
— Может быть, ваш свидетель путает меня с кем-то другим? — сказал он. — Что, если вы арестовали не того, кого искали?
— Нет, в этом у нас нет никакого сомнения, — сказал Оноприенко.
— Тогда у вашего свидетеля меняется зрение, цвет же моей бороды никогда не менялся. Красить ее у меня не было нужды.
— Запишите, — сказал майор писарю. — И заканчивайте протокол.
Масловский не возвращался. Кропоткина отвели во флигель.
А через час товарищ прокурора пожаловал к нему в камеру. В сопровождении майора.
— Ваш допрос теперь кончен, — сказал Масловский. — Вас повезут в другое место. — И он быстро вышел, так что Кропоткин не успел его спросить, где же показания Полякова.
— Собирайтесь, вас ждут, — сказал Оноприенко.
Кропоткин, раздевшийся в теплой комнате до рубашки и разувшийся, стал неспешно одеваться. Голоненко сменился, больше с ним не встретиться, думал он. Связь с товарищами оборвалась. Хорошо, что удалось послать хоть одну записку.
— Жаль, господин майор, покидать такую удобную комнату, — сказал он.
— Найдете удобства и на новом месте, — сказал Оноприенко.
— А куда меня повезут?
Майор не ответил. Он молча провел арестованного к арочным въездным воротам, где стояла синяя, под цвет жандармских мундиров, карета. Возле открытой ее двери стоял офицер, толстый кавказец с пышными усами.
Арестант поднялся в карету. Офицер сел с ним рядом, притиснув его к окну. Кропоткин с трудом выдернул из-под толстяка полу своей шубы.
Карета выехала на набережную Фонтанки, свернула на Цепной мост, миновала его и покатилась вдоль Мойки, мимо Летнего сада, мимо Марсова поля. В Литовский замок, вероятно, везут, думал Кропоткин. Именно в этой огромной пересыльной тюрьме, переполненной уголовными преступниками, сидели некоторые наши товарищи. Чарушин и до сих пор там томится. С начала января.