Он начал было переводить записку на шифр, но в этот момент часовой подал ему в дверное окошко обед. Кропоткин принял закрытую супницу, пару яиц и теплую сдобную булочку. Суп он перелил в тюремную миску. Записку смял в крохотный комочек, облепил его мякишем хлеба и положил в супницу. Отдав домашнюю посуду часовому, он подошел к окну. Соня вышла с ивовой корзинкой на бульвар. На этот раз она не пошла за толстый ствол липы, только оглянулась и махнула рукой — все в порядке. И ее зеленое платье растворилось в листве садовых деревьев.
Арестанту теперь оставалось лишь ждать вести от друзей. Чтоб не терзать себя ожиданием, он принялся за свои тезисы. В три дня он закончил их и попросил смотрителя передать Географическому обществу. Работу над вторым томом прекратил. Кипа рукописей попадет в архивы Третьего отделения. Печально. Прощай, многолетний труд! Когда-нибудь монах трудолюбивый… Ждать ответа друзей, не работая, было мучительно. Но вскоре он получил шифрованную записку. План побега друзья приняли, а сигнал они решили подать красным детским шаром, который поднимется над улицей за тюремным забором. Побег назначался на завтра. На день Петра и Павла. Знаменательно!
Надо было спешно готовиться. Прежде всего, научиться моментально сбрасывать с себя длиннущий халат. Арестант стал упражняться. Это забавляло его и отвлекало от тревожных дум. Покончив с халатом, он принялся бегать в чулках (чтоб не стучать) по своей просторной камере. Да, в госпитале он хорошо поправился и бегал теперь легко, не задыхался. Пулей пролетит завтра по двору.
Двадцать девятого июня, в день Петра и Павла, в чудный солнечный день, он спустился с крыльца в расстегнутом халате. Медленно, как настоящий больной, он дошагал до одного часового, повернулся и пошел в обратную сторону, к другому часовому. Дойдя до середины тропы, снял шляпу. Вскоре услышал, как ко двору подкатил легкий экипаж.
Но красного шара над улицей не было. Арестант уже несколько раз прошелся вдоль длинной тюрьмы, а шар не поднимался. Провалился побег! Что, если друзей раскрыли и арестовали? Но чей же экипаж подкатил почти к самым воротам? Может быть, все-таки наш? А вдруг жандармский, подстерегающий?
Вернувшись с прогулки, он заметался в тревоге по камере, пытаясь разгадать, что случилось у друзей. Он шагал взад и вперед до позднего вечера, шагал и назавтра с утра до полудня. Потом бросился на кровать, закинул руки за голову и тупо уперся взглядом в потолок, не в состоянии больше гадать и тревожиться.
Вдруг открылось дверное окошко, надзиратель протянул в камеру руку. Арестант встал, взял поданные ему серебряные часы. Как только дверная форточка захлопнулась, он подбежал к окну. На бульварчик вышла Соня, Безумная! Пришла в неурочное время. С обедом приходить разрешено. Но принести часы?