— Да, в Европе эти люди могли бы уже выступать с речами на митингах. Но знаете, у некоторых из них замечается некое пренебрежительное отношение к малоразвитому фабричному люду. Тут проклевывается сознание какой-то новой привилегированности. Это надо заранее вытравлять, иначе появится еще одна социальная перегородка. А вот Бачин, кажется, желает отгородить рабочих от всех других сословий.
Кропоткин вдруг смолк, вновь увидев неприятную бачинскую усмешку. Она сейчас вызвала в памяти черты какого-то другого человека. Мелькнуло чье-то знакомое лицо. Чье именно? Он напрягал память, понуждая ее точнее воспроизвести это лицо. Да зачем оно тебе? — думал он, но все равно тщился установить, чья физиономия усмехнулась ему по-бачински. Он долго кружил по комнате и, осуждая свое бессмысленное усилие, пытался вернуть мелькнувшее лицо, хорошенько его рассмотреть, но оно ускользало, расплывалось и наконец совсем исчезло.
А через два дня он увидел это лицо в читальном зале книготорговца Черкесова.
Черкесов торговал книгами в обеих столицах. В московском его магазине был арестован ближайший сообщник Нечаева Успенский, в петербургском не так давно конфисковали «Азбуку социальных наук», изданную «чайковцами». Книготорговца не раз трясли за связь с тайными обществами, но он не прерывал этой связи — отпускал партии книг в долг и по дешевой цене, принимал крамольные издания. Опасные нигилисты, которыми его постоянно пугали, находили радушный приют в его книжном заведении на Невском проспекте, в доме, стоявшем против Публичной библиотеки. Посетив книжный магазин, помещавшийся внизу, нигилист поднимался в бельэтаж, в библиотеку, раздевался и проходил по ковровой дорожке в читальный зал, уставленный двумя рядами зеленых столов. Здесь можно было прочесть любое российское периодическое издание и некоторые иностранные газеты и журналы. Кропоткин обычно читал тут «Всемирный путешественник» и «Горный журнал», но на этот раз пришел сюда уяснить правительственные дела Франции, страны революций, осажденной монархистами. Странно, но он был сейчас на стороне Тьера, убийцы Парижской коммуны, который в страшные майские дни семьдесят первого года бесстыдно хвалился, что почва Парижа пропитана кровью и покрыта трупами. Теперь он стоял во главе республики и, боясь народного возмущения, давал отпор наглым роялистам, готовым в любой подходящий момент восстановить монархию.
Кропоткин обложился газетами и просматривал заграничные сообщения одно за другим. Баллотировка окончилась победой Тьера, но газеты в дальнейший успех президента не верили. «Не возобновится ли окончившийся вчера вечером кризис при первом же удобном случае, например по поводу обсуждения бюджета? Восторг радикалов партии Гамбетты далеко не всеми разделяется. Верно пока только то, что Тьер еще ночует сегодня в Версальской префектуре и что генерал Дюкро не приступит завтра, как он сам несколько поторопился объявить, к ссылке подозрительных лиц по предписанию диктатора или триумвира Шангарнье».