Кропоткин отложил газету, задумался. Вот они, махровые монархисты. Генерал Дюкро, генерал Шангарнье, маршал Мак-Магон и прочие. Воители, приведшие Францию к разгрому. Боже, как они ненавидят республику! Даже такую общипанную, какой ее содержит Тьер и какой поддерживает Гамбетта. Пожалуй, уничтожат ее. Бедная Франция. Нельзя тебя не любить за революции, но нельзя и простить твое теперешнее смирение…
Он откинулся на спинку стула, осмотрел сидевших в зале людей и увидел поодаль лицо, мелькнувшее перед ним два дня назад. Оно принадлежало Феофану Лермонтову.
Лермонтов сидел за крайним столом в противоположном конце зала. Давеча, когда Кропоткин входил сюда, его там не было. Он пришел, видимо, недавно, но уже успел глубоко погрузиться в чтение. Кропоткин не видел его с того весеннего дня, когда Миша Куприянов разоблачал этого надменного гордеца в квартире коммунарок в Басковом переулке. Лермонтов вскоре покинул «чайковцев» и собрал свой кружок. Кропоткину сейчас не хотелось встречаться с ним вплотную. Он поспешно вернулся к газетам. Потом все же еще посмотрел на Лермонтова, и тот как раз в сию секунду тоже поднял взгляд. Они обменялись кивками.
Кропоткин просмотрел газеты и отнес их библиотекарю. Тут-то и перехватил его Лермонтов.
— Мне надо поговорить с вами, князь, — сказал он.
— Слушаю, — сказал не очень приветливо Кропоткин.
— Нет, не здесь. Пройдемтесь.
Они оставили читальный зал, оделись, спустились вниз и вышли на Невский.
— Вам в какую сторону? — спросил Лермонтов.
— На Малую Морскую.
— Не годится. Людный путь, не поговоришь. Пройдемте в Михайловский сад, там никаких помех.
Кропоткин пожал плечами, неохотно свернул с ним на Садовую. Лермонтов шел молча чуть впереди, засунув правую руку в оттянутый чем-то карман пальто. Что у него там? Неужто револьвер? Не покушение ли затевает? Такая таинственность, такая серьезность.
Феофан шагал быстро. Он был без калош, и утоптанный снег резко взвизгивал под его ботинками.
Михайловский сад оказался совершенно безлюдным. Никто не мог сюда забрести в такой жгуче-морозный день, но Лермонтов все дальше и дальше уводил Кропоткина от улицы. Наконец остановился.
— Ну, как там поживают книжники? — сказал он, усмехаясь, и Кропоткин убедился, что бачинская позавчерашняя усмешка и впрямь была поразительно похожа на феофановскую. — Чем они занимаются?
— Если книжники, то чем же им заниматься, как не книгами? — сказал Кропоткин.
— А вы? Тоже штудируете?
— Разумеется.
— Вот что, князь, переходите ко мне.
— Что вы меня титулуете?
— Неприятно? Если неприятно, прошу прощения. Переходите, говорю, ко мне. В мой кружок. Вам там делать нечего. Вы человек бакунинского направления. Надо действовать, а не сидеть над книгами. Или будете выслушивать нравоучения молокососа Куприянова? Разглагольствования Клеменца? Умиротворительные словеса Чайковского? — Лермонтов переступал с ноги на ногу, постукивал ботинком по ботинку, правую руку держал все в кармане пальто, а левой натягивал шапку на уши.