И дверь снова захлопнулась. Уилл Скит усмехнулся.
— Ты ей тоже не понравился, Том. Что она говорила?
— Что все мы умрем.
— Да, это верно. Но у себя в постели, с Божьей милостью.
— И сказала, чтобы мы не входили в эту дверь.
— Здесь и кроме этого много места, — миролюбиво проговорил Скит, глядя, как один из стрелков замахивается топором, чтобы убить телку.
По двору потекла кровь, привлекая собак, а тем временем двое стрелков начали свежевать еще дергающееся животное.
— Слушайте! — закричал Скит, забравшись на деревянный чурбан у конюшни. — Граф распорядился не трогать девчонку, которая плюнула на Тома. Поняли, вы, шлюхины дети? Держите штаны завязанными, когда она рядом, иначе я вас выхолощу! Обращайтесь с ней подобающим образом и не входите в эту дверь. Вы уже порезвились и теперь можете взяться за настоящую солдатскую службу.
* * *
Через неделю граф Нортгемптонский, взяв большую часть войска, выступил к крепости города Финистера, в самое сердце сторонников герцога Иоанна. Командиром нового гарнизона он оставил Ричарда Тотсгема, но заместителем назначил сэра Саймона Джекилла.
— Графу самому не нужен этот ублюдок, — сказал Томасу Уилл Скит, — вот он и навязал его нам.
Поскольку Скит и Тотсгем были независимыми командирами, между ними могло возникнуть соперничество, но они уважали друг друга. Когда Тотсгем со своими людьми расположился в Ла-Рош-Дерьене, обеспечивая его защиту, Скит стал рыскать по окрестностям, карая крестьян, плативших оброк и изъявлявших покорность герцогу Карлу. Эллекин вырвался на волю, чтобы стать проклятием Северной Бретани.
Разорять страну — дело нехитрое. Пусть дома и амбары были каменные, но их крыши горели еще как. Скот угоняли, а если его было слишком много, просто резали, а туши бросали в колодцы, чтобы отравить воду. Люди Скита жгли все, что могли сжечь, ломали все, что могли сломать, и отбирали все, что могли продать. Они убивали, насиловали и грабили. Страх перед ними выгонял людей из деревень, оставляя страну безлюдной. Это были всадники дьявола, и, опустошая вражеские земли, они выполняли волю короля Эдуарда.
Они уничтожали деревню за деревней: Кервек и Ланвеллек, Сен-Лоран и Ле-Сеп-Сен, Тонкедек и Бере и два десятка других селений, названия которых даже не удосужились узнать. Было время Рождества, и по скованным морозом полям медленно везли святочные поленья[3] в высокие залы, где трубадуры пели баллады про короля Артура и его рыцарей, песни о благородных воинах, сочетавших в себе силу и сострадание, но в Бретани эллекин вел настоящую войну. Солдаты пришли не из баллад, это были покрытые шрамами свирепые вояки, находившие удовольствие в разрушении. Они швыряли горящие факелы на соломенные крыши и разрушали то, что строилось поколениями. Деревни, слишком маленькие, чтобы иметь название, вымерли. Крестьянские хозяйства остались только на широком полуострове между двумя реками к северу от Ла-Рош-Дерьена, так как они были нужны, чтобы снабжать гарнизон. Некоторые крепостные, оторванные от своей земли, были брошены на работы по надстройке городских стен, расширению зоны поражения перед бастионами и возведению новых заграждений у берега реки. Для бретонцев это была зима крайней нужды. С бушующей Атлантики налетели холодные дожди, а англичане опустошили поля.