Пока это была только мечта, странная и экзотичная, как восточные гравюры, которые когда-то показывал мне отец. Слишком много препятствий ожидало впереди. Я с улыбкой смотрела на Яна – его милое лицо, всклокоченные волосы под бархатным беретом, потертые башмаки, испачканную краской одежду. Попыталась представить его среди пальм, но у меня не получилось. Сколько океанов нам придется пересечь?
А пока он рисовал меня: «Женщину на кровати». Я лежала на простынях, дрожа от холода. Ян рисовал быстро, на деревянной доске. Я постоянно ловила на себе его взгляд – сосредоточенный и увлеченный взгляд профессионала, который я заметила еще в то время, когда он писал мой портрет. Но мы начинали говорить, и его лицо менялось: становилось мягким и знакомым, словно он возвращался к самому себе. В его глазах я видела, как одна страсть сменяла другую.
Снаружи доносились городские звуки: колокольный звон, ржание лошадей, грохот тележек. Но здесь, в комнате, царила тишина. На стенах играли отблески воды: они дрожали так же, как мое трепещущее сердце. Я раскинулась на его кровати, той самой, где познала немыслимое блаженство, о каком прежде не могла даже мечтать. Мое сердце было переполнено. Я знала, что оставлю своего мужа и уеду с Яном. Знала уже давно, несколько недель. Нет, с той самой минуты, когда Ян вошел в мой дом.
– Что бы ни случилось, эта картина не солжет, – заметил он. – Она расскажет правду.
То более всего предметы украшает,
Что радует наш взор случайной красотой.
Она нам суть вещей украдкой открывает
И блещет мастерства свободною игрой.
Самуэл ван Гохстратен, 1678 г.
Недалеко от них, в соседнем доме на Йоденбристраат, Рембрандт тоже рисовал нагую женщину. Он поставил мольберт у кровати и откинул края балдахина, чтобы открыть лежавшую на подушках Данаю. Девушка-модель, на которой не было ничего, кроме нескольких браслетов, терпеливо ждала, когда Зевс сойдет на нее в виде золотого дождя. На картине вообще много золота: золотой занавес, золотые фигурки ангелочков, золотистое тепло женской кожи. Но где же золотой дождь? И разве приближающаяся к ней фигура похожа на Бога? Скорее уж на старую служанку.
Теперь она висит в «Эрмитаже», самая прекрасная из написанных им обнаженных женщин. Но если это не Даная, то кто? Раньше она была «Рашелью, ожидающей Товия», потом стала «Венерой, ожидающей Марса». Она была «Далилой, ожидающей Самсона» и «Сарой, ожидающей Авраама».
В это время Рембрандт был страстно влюблен в свою молодую жену Саскию. Может, эта женщина, опьяненная желанием, просто ждет мужа?