Саня Дырочкин — человек общественный (Ласкин) - страница 72

— Дельфинёнком! — тут же предлагает Люська.

Вера Альбертовна садится за пианино, откидывает голову так, что взвивается её причёска, ударяет по клавишам, призывая нас к пению.

Мы знаем, как нужно петь «Дельфинёнка». Одну строчку — Вера Альбертовна, другую — класс.

— «Приплыл на берег дельфинёнок», — поёт Вера Альбертовна, подражая детскому голоску артистки из ансамбля «Верасы». И смотрит на нас, предлагая продолжить.

— «Совсем ребёнок! — кричим мы. — Совсем ребёнок!»

— «И тут он слёз не удержал!» — продолжает весело Вера Альбертовна, словно у дельфинёнка сегодня какой-то семейный праздник.

А мы хором подхватываем:

— «Я где-то маму потерял!»

Вера Альбертовна опускает руки, она недовольна.

— Кто это ноет? — поражается она и повторяет куплет.

Конечно, ною я. Мне кажется, четвёртая строчка в песне трагическая. Что хорошего, если дельфинёнок потерял маму?! Да и весёлого в этом не больше.

Класс поёт с подъёмом. Я не пою, а открываю рот. И закрываю. Зато я остаюсь при своём мнении.

В половине шестого обеденный стол уже расставлен, приборы, тарелки — всё, что нужно для приёма гостей.

Мне пора собираться к Севке.

— Главное, ведите себя тихо, — просит папа. — Столько детей остаётся без взрослых!

— Почему же без взрослых? — уточняю я. — Севкин дедушка работает в кабинете, пишет.

— Ну, если дедушка дома, я спокоен, — говорит папа.

Когда я вошёл к Севке, звёздочка была уже в сборе. Тревожный гул не смолкал на кухне, казалось, все ребята говорят одновременно. Впрочем, не гул поразил меня, а резкий запах. Что случилось?

Я невольно задержал дыхание.

В носу словно щекотали соломинкой.

— Вы что-то уже натворили? — спросил я у Севки. — Что происходит?!

Байкин попытался объяснить, но тут его нос сморщился так, что стал похож на кнопку. Севка громко чихнул.

— А-апчхи! — повторил Байкин и рукой показал на Люську.

— Аа-пчхи! — ответил я, будто бы мы таким странным способом поздоровались.

Люська сидела напротив, как принцесса, откинув голову и положив ногу на ногу. Её лицо выражало презрение ко всем нам. Что-то неузнаваемо-важное было в ней.

Сначала я ничего не заметил, но тут мой взгляд упал на мех, вернее, на узкую меховую полоску, нечто серое и облезлое на Люськиной шее. Оно и пахло.

— Что это?! — удивился я. — Дохлая кошка?!

Все согласно зачихали.

— Апчхи! — прослезился Севка, торопливо роясь в карманах в поисках носового платка. — Вынула из какой-то помойки!

— Да это чуть ли не соболь! — возмутилась Люська, одаривая всех нас презрительным взглядом. — Редчайшая вещь! Мех может сто лет пролежать в сундуке. Да если вы хотите знать, в таких вещах ходили все дамы ещё в прошлом веке, сама видела.