– Ладно… На позицию, с позиции. Все живые люди. И всем хочется. Но надо-же по-людски.
Одесса оживился:
– Видишь, и я думал: всем хочется.
– Ага. Ты что ж, не понял, что ей с тобой не хочется? Насильничать надо было?
– Так я ж говорю: не собирался я насильничать! Решил, что она, как все бабы, для виду ломается.
– Знаешь ты много про всех баб, – ворчал Кутузов. – Много ты их видел?
– Да было, – пробормотал Сашка.
Михаил снова нахмурился. Повторил:
– Ты дурку-то не гони. Оно сразу видно: для виду или не для виду. Так что запомни: ещё раз увижу – голову оторву. Понял?
Сашка оживился:
– Понял-то я, понял. Только ты меня на понял не бери. Тебе, выходит, целоваться с ней можно, а мне и глянуть нельзя?
Кутузов вздохнул:
– Ну что с тебя возьмёшь? Ты хоть знаешь, чья она жена?
– Ну? И чья?
– Гну!!! Бати нашего. Полякова!
У Сашки глаза чуть из орбит не повылазили:
– Да ты шо? А шо ж ты с ней целовался?
Михаил покрутил головой:
– Ты видел? Не я с ней целовался, а она меня поцеловала. В щёку. За то, что спас её от одного придурка. Понял?
Одесса с хитрецой глянул на него. Ухмыльнулся.
– Ага. Только не сразу она тебя поцеловала. Не поблагодарила. А на прощанье. Так что смотри мне, братан.
И он погрозил Мишке пальцем.
Михаил подал Сашке руку:
– Ладно, вставай и пошли. А то нас скоро искать с собаками будут. А тебе ещё умыться да шинель в порядок привести надо.
На полпути Кутузов остановился. Развернул Сашку лицом к себе и сказал:
– А поцеловала она меня, как брата. Ясно? Поляков муж ей, а я брат. Понял?
Одесса закивал:
– Понял я, понял.
А сам подумал: «Видели мы таких братьев». Но ничего не сказал.
А через несколько дней началось то, чего они так долго ждали и к чему упорно готовились: наступление.
Девятнадцатого ноября в семь тридцать утра гром тысяч орудий прокатился над степью. Войска Юго-Западного и Донского фронтов пошли на прорыв вражеской обороны.
Перед наступлением Полякова била нервная дрожь. Никак не мог он её унять. Вроде бы всё подготовлено: вовремя вышли на рубеж атаки, задачи ротам поставлены, боевой приказ отдан, проходы в оборонительных заграждениях сделаны, в бойцах и командирах уверен, а руки дрожат. Временами судорога пробегает по всему телу. Время перед атакой течёт медленно. «Скорей бы уж», – с надеждой думал Поляков. Над полем стлался густой туман. Пошёл снег, не очень бойкий. Сугробов пока не намело, и Жорка думал с удовлетворением, что по такому чуть заснеженному полю идти и бежать будет легче, чем по грязи или сугробам. А видимости никакой. Оно и хорошо – пока фашисты нас разглядят, а мы – вот они, уже у ваших траншей. Он оглянулся, связные на месте. Кутузов от первой роты. «Не хотел, паршивец, – как-то по-хорошему подумал о нём Поляков. – Ему всё в первые ряды надо. Думает, около комбата тыл глубокий. Посмотришь, какой это тыл». Проверил связь с ротами. В порядке. А сигнала к атаке всё нет. Артиллерия пока утюжит передний край. И хорошо, пусть утюжит, нам меньше достанется. Мелькнула мысль: «Может, фрицы уже рванули с передовой?» Но тут же её отогнал: «Не надейся». Для Полякова все фашисты фрицы. На самом деле он знал, что перед ними оборону держат румыны. «Эти вояки могли и рвануть, – с надеждой подумал Жорка, – хотя это вряд ли». Артиллерия перенесла огонь в глубину обороны. И сразу вперёд пошли танки. А за ними – и сигнал атаки. Роты двинулись вперёд. Дрожь моментально сама собой улеглась. «Ну, с богом!» – мысленно шепнул он сам себе и громко скомандовал: