Я усмехнулся.
Он разговаривал со мной до поздней ночи, я переходил из комнаты в комнату, слушая его истории про спорт и про команду «Пэкерс»,[15] что они по-прежнему были вершиной НФЛ.
Он открыл пиво, и я открыл свое. Было ощущение, что мы пили вместе.
Когда было за полночь, он сказал, что ему нужно идти в постель. Сказал, что любит меня и всегда рад побыть другом на другом конце провода, если мне когда-нибудь захочется с кем-нибудь поговорить.
Перед тем как я собирался повесить трубку, мои губы приоткрылись.
– Спасибо, папа.
Я слышал, как ломается его голос и эмоции берут верх.
– Не за что, сынок. Звони всегда, когда нужно, днем или ночью. И когда ты будешь готов вернуться, мы будем здесь. Мы всегда будем здесь, когда бы ты ни был готов. Мы никуда не уйдем.
Миру нужно больше таких родителей, как мои.
– У тебя есть четыре секунды, чтобы открыть эту дверь, до того, как я ворвусь и найду тебя, женщина! – кричала на крыльце Фэй. Когда я открыла дверь, она ахнула. – Во имя любви к Богу, когда ты последний раз была в душе?
Я была в пижаме. Волосы в самом грязном пучке века, глаза – опухли.
Я подняла руку, моя подмышка немного пахла.
– Я воспользовалась дезодорантом.
– Ох, милая, – она нахмурилась, шагая в мою гостиную. – Где Эмма?
– В пятницу вечером ушла с ночевкой, – объяснила я, плюхнувшись на диван.
– Что происходит, Лиз? Твой парень пришел в кафе, говорит, что ты с ним не разговариваешь. Он тебя обидел?
– Что? Нет. Он… он совершенен.
– Тогда почему ты молчишь? Почему ты выглядишь как бомж? – Она села рядом.
– Потому что я не могу говорить с ним. Я не могу быть с ним. – Я рассказала ей об аварии, чтобы объяснить, почему ситуацию с Тристаном нельзя решить. Серьезность, которой наполнился ее взгляд, хотя это нечасто случалось с Фэй, свидетельствовала о том, что ситуация действительно сложная.
– Дорогая, ты должна ему сказать. Он разваливается на части, пытаясь понять, что он сделал не так.
– Я знаю. Это просто… я его люблю. И знаю, из-за этого я потеряю его.
– Слушай. Я не очень в курсе о любви, но когда мое сердце было разбито, я бросала дерьмо. Буквально забросалась дерьмом. Но и после того, как я закончила метание говна, я тоскую и мне грустно. Кто-то мне говорил, что горе стоит того, ведь в итоге, по крайней мере, ты должен испытать любовь.
Я кивнула и легла головой ей на колени.
– Когда жизнь перестает быть такой болезненной?
– Когда мы научимся посылать ее в жопу и находить маленькие причины, чтобы улыбаться.
– Прости, Мэтти разбил твое сердце.
Она пожала плечами, потянув резинку с моих волос, прежде чем начать расчесывать их пальцами.