Пожалуй, я соглашусь с утверждением автора, что стихотворение "Поэт", написанное в Ленинграде в 1962 году и переделанное в 1963 году в Москве, переименованное "В гостях", стало для Рубцова этапным. Вообще я бы согласился со многими конкретными разборами рубцовских стихов, если бы далее не следовал расстрельный приговор Шнейдермана. Его литературоведческий профессионализм, столкнувшись с неприкрытой злобой и завистью к поэту, ненавистью к его взглядам, вынужден отступать. Даже неприятие поздних политических взглядов Рубцова не должно же было заслонять видение стихов. Конечно, машинописный авторских вариант "Поэта" резко по смыслу отличается от позднего печатного варианта "В гостях". И дело не в цензуре. Автор отрекся от того, к чему временами тянулся в Ленинграде. К примеру, вот целый фрагмент из "Поэта", посвященный приходу к Глебу Горбовскому некой ватаги смелых поэтических молодцов.
Ура! Опять ребята ворвались!
Они еще не сеют и не пашут,
Они кричат.
Они руками машут,
Они как будто только родились!
Они — сыны запутанных дорог…
И вот стихи, написанные матом,
Ласкают слух отчаянным ребятам!
Пускай в гробу ворочается Блок!
Что это за отчаянные ребята, видно по цитате из "Еврейского кладбища" Бродского "И не сеяли хлеба. Никогда не сеяли хлеба". Почему-то об этом заимствовании у Бродского Шнейдерман умолчал. В "Поэте" эти "отчаянные ребята" кажутся оптимистическим выходом для русской литературы. В новом фрагменте, заменившем "отчаянных ребят", звучит совсем другая тема :
Куда меня, беднягу занесло!
Таких картин вы сроду не видали,
Такие сны над вами не витали,
И да минует вас такое зло.
Картины с сынами запутанных дорог относятся уже к несомненному злу для литературы. Понимаю неприятие такого поворота сюжета у Шнейдермана. Но можно же оценить, что и новый фрагмент поэтически очень хорош.
Как говорят: дальше в лес, больше дров. Когда автор начинает отрицать всю деревенскую лирику Рубцова, считая её полным поэтическим провалом и кожиновской скверной, я уже усомнился в критических способностях Шнейдермана. Не буду утомлять читателя умозрительными доказательствами из книги. Как говорят, статистика — это высшая ложь. Собери вместе из Пушкина или Гете, из Пастернака или Твардовского перечисления одинаковых слов, одинаковых рифм, и ты получишь представление о полных графоманах. Собери из Гейне десяток звучащих ласково слов о Германии, и ты получишь еще одного нациста.
Шнейдермана тошнит от строк "Россия, Русь! Храни себя, храни..", "Россия! Как грустно…", "Русь моя, люблю твои березы!.." Тут и "смысловая монотонность", и "риторичность", "обращения к родине чрезмерно громки и слишком часты", "употребление … в качестве "паровозиков"…". Интересно, а как бы Шнейдерман оценил такие стихи Павла Когана: