– Девушка! – окликнула меня обладательница ног.
Я подняла глаза и увидела незнакомую седую женщину средних лет.
– Девушка, миленькая, я вас очень прошу, помогите мне, – сказала женщина, протягивая мне какие-то бумаги. – Целый день здесь стою, пытаясь кого-нибудь найти. Здесь люди наши так изменились. Письмо прочесть женщине, велико ли дело? Никого не допросишься. Мне это так важно. Прочтите, миленькая!
Я развернула письмо и, с трудом вникая в написанное, прочла.
– Вас вызывают в вэлфер офис[19], – сказала я.
– Вэлфер офис? – громко спросила она, широко раскрытыми глазами уставившись на меня.
– Что вы! Ой, пропала я! Как же я туда поеду? Я дорог не знаю. Языка не знаю. Пропадет мое пособие. Пропала я. На что я буду жить? Девушка, миленькая, сделайте добро, не посчитайте за труд, еще разок, умоляю вас, помогите! Вы меня просто-напросто от голодной смерти спасете: ведь без пособия я умру! Здесь все такие стали жестокие, такие равнодушные к чужому горю. Ты умрешь, никто не похоронит тебя: здесь, дескать, время – деньги. Никто никому даром ничего не делает.
– Вы недавно приехали? – догадалась я.
– Да, в конце прошлого месяца.
Ну вот и разгадка: недавно приехала и ноги «русские» с собой привезла. Каковы мгновенные реакции?!
– А где же ваши дети? Разве они вам не помогают?
– Миленькая! Были б у меня дети, разве я б поехала сюда, в этот Нью-Йорк! В эти каменные джунгли! Нет у меня детей. Никого нет. Одинока я, как в поле воин. Дура! – она стукнула себя по лбу. – Дай, думаю, в Америку поеду. Авось, в дороге друзей найду или замуж выйду. А оно, – она утерла рот кулаком в сильном волнении – здесь совсем я пропала. Что я наделала?! Я пропадаю! Я ничего здесь не знаю. Я ходить по улицам боюсь. Эти наркоманы. Эти черные. Эти бандиты. У меня, верите, сердце сдает. Не могу! – глаза ее блес тели, она мчала вперед поток своей речи, словно боялась передохнуть на мгновение.
Может быть, она боялась, что я не дослушаю ее и уйду.
– Почему бы вам не поехать обратно? – говорю я.
Она многозначительно смотрит на меня, и в глазах ее некоторый ужас, как перед чем-то священным.
– Вы думаете, пустят? – говорит она шепотом.
– Почему же не пустят? Попытайтесь, – говорю я.
– Ах! – восклицает женщина, но тут же лицо ее мрачнеет. – А куда идти, кому, что сказать? Я ничего здесь не знаю.
Мы познакомились. Ее звали Нина. Въехала в дом, где жили родители чуть более месяца назад, сняла квартиру на втором этаже. Вот теперь стоит так у подъезда и ждет, когда кто из «наших» пройдет мимо и поможет разобраться в новой жизни. Я рассказала ей, что сама собиралась хлопотать о возвращении на родину, но не делаю этого, потому что у меня здесь вся семья: родители и маленький сын.