Открыл мне дверцу, и я нырнула в тепло, оставив за дверью автомобиля кусающе морозный воздух.
– Бы-бы-бы! – не могла успокоить я дрожь в теле.
– Холодно тебе? Сейчас печку побольше сделаю, – сказал Алик, и мне стало теплей на душе от этого штриха проявления его заботы.
Алик жил на Кингсхайвей и Ист 8-й. Его комнатка была расположена на чердаке. Маленькая каморка, даже не комнатка. В такой каморке, наверно, проживал Раскольников. Покрытая пледом кровать, полочка с книгами, стереоприемник, кассеты, пластинки, большой плакат с фотографией какого-то рок-певца над кроватью – вот и все. Друг Миша уже ждал нас, сидел перебирал струны на гитаре. Другая гитара, Аликина, лежала на кровати, ожидая хозяина.
Меня поразило, как освежающе, оживляюще действуют на душу простые звуки гитары! Даже когда просто перебирают струны, еще только нащупывая мелодию.
– Знакомься, матушка, это Миша!
На лице Миши было постоянно такое выражение, как будто его застали врасплох и он удивился: «А?»
Как я ни пробовала его разговорить, что бы я ему ни сказала, у него был один ответ: «А?» – и он кротко пожимал плечами. Буквально через несколько минут я полностью потеряла к нему интерес.
Алик предложил выпить. Тут я впервые услышала, как разговаривает Миша.
– Джин с тоником давай, – сказал он.
– А тебе? – обратился Алик ко мне.
– Я не пью.
Каждый раз, как Алик обращался ко мне, в тембре его голоса, в том, как он смотрел на меня, было столько преклонения, как если бы во мне было что-то такое, что ставило меня на пьедестал, а он, Алик, был бесконечно счастлив находиться рядом со мной.
Потом они пели какие-то американские песни. Песни каких-то групп, которых я не знала. В перерывах между песнями Алик рассказывал анекдоты. Мне было лестно внимание, которым меня окружил Алик. К тому же присутствие сразу двух молодых людей, хоть и не совсем моих ровесников (им было по двадцать пять), оживляюще действовало на меня. Тупик моей квартиры и тюрьма эмиграции на несколько часов показались мне далекими и нереальными. Вообще, присутствие живых людей всегда целительно действует на меня.
Они не могли спеться, много фальшивили, прежде чем сыграть что-нибудь, по пять раз сбивались, и тем не менее их гитары дышали жизнью и более оживляюще действовали на меня, чем песни настоящих мастеров, замурованные на магнитофонной ленте, которые я слушала дома.
Совершенно неожиданно для меня Алик запел русскую песню. Это был какой-то русский бард. Я узнала русского барда по тому, как во мне мгновенно проснулась душа.
– Кто это? – спросила я Алика.