Алик пожал плечами и посмотрел на Мишу.
– Ты не помнишь, как зовут этого барда? Ну… В Израиле молодежь все время поет его песни.
Миша пожал плечами, он не помнил.
– Клячкин, кажется. Я точно не знаю, – неуверенно сказал Алик.
Ни я, ни Алик, ни Миша не знали, чья это песня.
– «Не гляди назад, не гляди! Только имена переставь»…
О, какая это разница! Ожившее тело, или ожившее тело, в котором ожила и душа! Я готова была вскочить и расцеловать Алика! Удерживала себя из страха, как бы он не истолковал мой поцелуй неправильно.
Однако Алик хорошо заметил произошедшую во мне перемену. Увидев, как подействовала на меня русская песня, он спел мне по-русски еще, потом еще. Пел он хорошо, был очень артистичен.
Неожиданно для себя, здесь, на чердаке двухэтажного дома на Кингсхайвей, я встретила живого Высоцкого, потом познакомилась с Кукиным, Клячкиным…
Для него, уехавшего 12 лет назад, это были просто песни. Для меня же – это была самая суть жизни.
Песня кончилась, и я моментально почувствовала в тишине убывающее тепло.
– Еще, спой еще что-нибудь русское! – просила я.
И он пел еще. Он пел, и в моей обложенной тучами душе выглянуло солнце, распустились почки, расцвела сирень.
* * *
На другой день, вечером, Алик опять приехал за мной. Уезжая из своей квартиры в его келью, я перемещалась в совершенно другой мир. Это был мир сказочного розоватого мерцания, мир поэзии, мир безбрежной красоты и нежности.
Равномерные волны песенных ритмов покачивают меня. Где-то там, в дымке, существует полуреальная худощавая сгорбленная фигурка в небрежно наброшенной мешковатой рубахе, с гитарой в руках, повернутая ко мне в полупрофиль, поджавшая колено под гитару и нежно склонившаяся над ней.
Алик был высокого роста, очень щупленький, я бы даже сказала, ненормально худенький, темноволосый, с тонкими, нежными чертами лица. Он носил мешковатые рубашки, джинсы, грубые кожаные сапоги. От него пахло израильской армией, в которой он, по его рассказам, отслужил, беспризорными пулями и романтикой.
За окном зима. Шипят батареи. Сашенька спит у мамы. Глубокая ночь. Его крепкие мужественные руки нежно обнимают гитару, пальцы беспорядочно перебирают струны. Я жду, пока он снова заиграет. Сам он, Алик, не существует для меня. Существует только его способность хорошо исполнять русские песни. Именно исполнять, не просто петь. Я понимаю, что исполнение Алика даже близко не сравнить с исполнением тех, кого я могу в любой момент услышать у себя дома, включив пластинку или кассету. А все-таки в живом исполнении есть непреодолимая магия…