Она сошлась с одним офицером-спецом, пожила с ним месяц и предала Лацису. Выпросила у командира разрешение застрелить его и, получив пропуск в подвал, где совершались казни, пришла на час раньше. Ждать его. Гибсон предала дядю, мужа старшей сестры и тетку. Она жила в каком-то кровавом тумане — морфий, кокаин и опий отпускались ей по ордерам ВЧК в неограниченном количестве. Нравственно она уже погибла, но тело еще служило приманкой любящих сильные ощущения сановников Москвы. В числе ее поклонников были, как она говорила, Вигдор Копп из Наркоминдела, садист доктор Кедров, жестокий палач Менжинский и бывший наркомюст Стучка. Потом пошли рангом ниже, вроде Бобрищева или Лифшица. Она заманила из Польши, путем переписки, в Россию дальнего родственника, бывшего морского офицера, и, когда его расстреляли, получила вознаграждение в виде заграничной поездки — в Берлин. Но и там она предавалась кутежу в ночных локалах и шикарных притонах. Вернулась обратно с громадным багажом дорогих туалетов и шляп. Снова взялась за работу. Погибший она человек, и недалек тот час, как ее по ордеру ВЧК сдадут коменданту для расстрела.
Она не первая и не последняя из бесчисленной плеяды «совагентш», нашедших последний приют в яме Ваганьковского кладбища.
Она умолкла. Опустила голову на грудь и сжала руками виски.
Воцарилось жуткое молчание. Перед моим взором предстала картина последней встречи с Гибсон.
Леденело сердце при мысли, что и я стал косвенным участником беспримерных в истории человечества убийств…
— Скажите мне откровенно: вы будете работать «им»? — обратилась ко мне как-то «жена».
— Понятно, иного выбора нет, — ответил я.
— О, как это ужасно! И зачем я поехала с вами? — сорвалось с уст Залькевич.
— Разве вы могли не ехать? — спросил я.
— Да, могла избрать иной путь или уйти в какой-нибудь наркомат работать. Но я надеялась, что вы поймете меня и бросите шпионаж. Вы же начинающий и вам легче уйти от «них». Хотя у них щупальцы всюду. Несколько месяцев тому назад из Гамбурга привезли в Москву резидента, не пожелавшего добровольно прибыть. Расстреляли вместе с женой и ребенком. Да, вы правы. Надо искать для ленинской банды жертвы, надо давать работу тысячной армии палачей, надо поддерживать революционный дух масс за счет казнимых «контрреволюционеров». Надо! И тот, кто продал уже свою душу ВЧК, — слуга Сатаны, — горестно произнесла Залькевич и, встав, шатаясь направилась к столу.
Взяла папиросу и нервно закурила.
Прошлась по комнате взад и вперед.
— Я не выдержу долго… Там — еще иное дело. Там я и сама не знала, кто шпион, кто нет, но тут? Я не в силах. И если вам жаль человеческой, пусть подлой, души, не требуйте от меня работы, — сказала она, подходя ко мне, моляще глядя увлажненными глазами на меня.