— Что вы говорите? — с невозмутимым видом спросил я, чувствуя, как сердце сократилось, будто от воткнутой иглы.
— Фамилия еще не служит доказательством, — продолжал лейтенант, — но, между нами говоря, я одно время подозревал вас.
— Спасибо, лейтенант, — рассмеявшись произнес я, — разве я похож на чекиста?
— Вы простите, но наш долг службы. Все, что поступало к нам, говорило против вас, но тот Смирнов, как оказалось после наблюдения, не владеет ни финским, ни шведским языком. А вы-то настоящий «Soumalainen», — ответил лейтенант с добродушной улыбкой.
— Ах так, — рассмеялся я, — а если я тут, будучи агентом ГПУ, выучил финский и шведский языки?
— О нет! Еще в 1916 году, проживая на Каллиогатан, номер пять, вы знали оба языка. Это нам сообщила ваша старая квартирная хозяйка. Справка из Тавастгустской гимназии подтвердила правдивость заявления многих лиц, знавших вас до революции, — сказал Арльсон, окончательно укрепляя во мне чрезмерность моих опасений.
После ужина я пригласил его кутить за город.
Отдельный кабинет. Коньяк и шампанское… Счет — четыре тысячи марок и «размякшее» тело лейтенанта я доставил к себе…
Бастион, превращенный в тюрьму… За решетчатыми окнами плещется море.
Приговор вынесен — два года принудительных работ. Были смягчающие обстоятельства.
Я изолирован от коммунистов, соучастников процесса.
«Молодец лейтенант, — часто думал я, сидя у окна и глядя на водную ширь, раскинувшуюся перед взором. — Два года ты «играл» приятеля и добивался цели, но мы расстались без обиды и неприязни. Я «разоблачился» раньше, чем тебе понадобилось сказать мне, что двойник Смирнова — «настоящий» suomalainen. Теперь, когда моя маска снята и наша игра кончена, мне хотелось бы сказать тебе, честный противник, что работа подрывная, вредительская и губительная продолжается. Война между азиатской красной звездой и белым крестом христиан не прекращается. Вместо меня твоих соотечественников — воинов, рабочих и молодежь — «покупает», совращает и морально разлагает какой-нибудь новый резидент из легиона легальных и нелегальных слуг Сатаны» — так хотелось бы сказать тому славному лейтенанту, теперь, когда моя «миссия» закончена.
Но я выброшен из общества, — мне надо два года подвергать себя «исправлению».
А там? Не знаю…
За предательство «трудящихся масс» меня заочно приговорили к высшей мере наказания. Но заложникам, моей матери и одному брату, удалось избежать моей участи.
Младшего брата Харьковский отдел Чека расстрелял за принадлежность к организации «экономических вредителей». Мать и брат бежали в Румынию и оттуда в Бразилию.